Андрей Астахов - Рунная птица Джейр

Брат Госсен принадлежал к священному братству, которое они когда-то возглавляли. Он был их наследником, преемником, продолжателем их дела, и они имели право судить его и выносить приговор его поступкам. Их взгляды, направленные на него из красноватого полумрака анфилады, не были равнодушными - в них был весь спектр чувств, знакомых живым.

Брат Донато Форджас, основатель ордена и его первый командор, изображенный на портрете в одеяниях агаладского мага, которым он и был до Просветления, с черепом и чашей чистой воды - символами жизни и смерти, - в руках, смотрел на Госсена сурово и осуждающе. Он будто бы говорил: "Я всю свою жизнь предавался жесточайшей аскезе, умертвил в себе все греховные желания, а что сделал ты, брат Госсен? Чем ты заслужишь милость Господа и признание твоих предшественников?". Зато во взгляде третьего командора Братства, вендаландца Авенира к"Асти, напротив, читались одобрение и поддержка. Может быть потому, что Антоний и Авенир были земляками - оба из Вендаланда.

Дальше шли другие портреты - четвертый командор Арсен да Ачирре, пятый командор Куно Болленхейм, шестой командор Франсис Ротард... Чем они прославили себя? Да ничем. При них Братство оставалось в тени императорской власти, и ересь, с которой оно было призвано бороться, расцвела, как сорняки на перегное. И потому в их взгляде слабость, уход в себя и вина. А вот седьмой командор, Гуг де Сардис, был не чета предшественникам. И взгляд у него другой - искусство фра Леодари смогло ухватить ту веру и ту святую ярость, что горели в давно истлевшем сердце седьмого командора Братства. Антоний подумал, что такие же глаза он может видеть каждый день - это глаза отца Эдана Гариана.

Эдан Гариан - вот кто может ходить по этой галерее каждый день без малейшего трепета. Души великих командоров, живущие в этих портретах, могут гордиться деяниями Братства, руководимого Гарианом. Уж кто-кто, а Антоний Госсен это знал.

Он дошел до конца галереи и остановился, чтобы перевести дух. Брат Госсен был тучен, ходьба вызывала у него отдышку. Теперь портреты смотрели ему в спину, но волнение уже улеглось, и чувства Контакта больше не было. Зато холод начал пробираться под теплую шерстяную мантию и водить ледяными пальцами по хребту. В Башне Командоров печи никогда не топились, даже в такие лютые морозы, как в эту зиму. Истинная аскеза не терпит никаких послаблений.

Дверь в покои командора была закрыта. Заклинатель сложил пальцы в знак Отворения Врат и произнес заклинание.

- Входи, мастер Госсен! - раздался голос из тьмы под сводами.

Дверь открылась. Госсен повернулся к послушнику, который нес за ним запертый ларец и забрал у него ношу.

- Уходи, - велел он.

Послушник преклонил колено, поцеловал край мантии заклинателя и пошел по галерее обратно. Госсен проводил его взглядом, и лишь когда послушник скрылся в глубине галереи, вошел в открывшуюся дверь.

Это было его право - приходить к командору в любое время. И его обязанность, если заклинатель получал важные известия. И хотя на дворе была глубокая ночь, Госсен не сомневался, что Гариана обрадует новость, которую он сообщит, а еще больше - то, что лежит в его ларце.

В покоях командора пахло сыростью и мышами. Сам Гариан стоял на коленях у пюпитра со свитком Устава на нем. Госсен вздрогнул, когда, шагнув к алтарю, увидел в свете масляной коптилки лицо главы ордена - оно застыло, губы подергивались, глаза казались стеклянными. Верхняя часть его тощего костлявого тела была обнажена, и на плечах и спине кровоточили свежие рубцы от семихвостой плетки, которая лежала под свитком на деревянной подставке. Изодранная в лохмотья грязная роба была пропитана кровью.

- Отец Гариан! - позвал Госсен.

- Зачем ты здесь? - глухо ответил верховный инквизитор, не поворачивая головы.

- Я пришел с новостями, отец мой.

- Твое дыхание пахнет мясом. Ты носишь теплый плащ, брат Госсен?

- Я... (О Всемогущий, вот почему эти портреты так на него смотрели!). Там, снаружи, сильный мороз, отец мой, и я...

- Я не осуждаю тебя, и вот доказательство, - Гариан шагнул к заклинателю и поцеловал его. - Ты мой брат, я не могу судить тебя.

- Вот! - Госсен сорвал с себя шерстяной плащ и бросил на пол. - Мне он не нужен.

- Надень его, брат Госсен. Устав Братства не запрещает нам носить теплую одежду и есть мясо дважды в неделю. Я упрекнул тебя, но в твоих поступках нет ничего, что нарушило бы устав ордена. Ты чист передо мной и перед братством.

- Это мороз сделал меня слабым, он так терзал меня, отец мой!

- Мороз, - сказал Гариан. - Не за окнами мороз. Он в сердце нашем. Он заморозил тот праведный гнев, ту ревность о деле Божьем, которые должны пылать днем и ночью. А мы позволили им угаснуть. Но я заставлю этот холод отступить! Я заставлю!

- У меня хорошие известия с юга, отец мой. Братья перехватили охотника, посланного язычниками в Грей за эликсиром.

- И где эликсир?

- Здесь, - Госсен открыл ларец и показал филактерию, привезенную гонцом из Пойханда.

- А нечестивец?

- Брат Этардан сообщил о его смерти.

- Еще один враг повержен, - Гариан взял ларец, достал флакон и поднес его к свету. - Последний флакон, который был нужен для нашей победы. И ты даже представить себе не можешь, Госсен, как он был необходим! Ты принес весть, которую я с трепетом в душе ждал все последние дни.

- Я счастлив это слышать, отец мой.

- Еще новости?

- Из Кревелога приходят новые известия о Восставших. Их множество. Не думает ли командор, что...

- Ты сомневаешься в могуществе Братства, Госсен?

- Я лишь боюсь, что вера может оставить людей в такое тяжелое время.

- Вера! - Гариан шумно вздохнул. - Во что веришь ты, брат Госсен?

Заклинатель не ожидал такого вопроса и потому испугался. Раньше Гариан никогда не спрашивал его о вере. Никого в Братстве об этом не спрашивали.

- Я? - ответил он после затянувшейся паузы. - Я верую в...

- Бога нашего, не так ли? В Бога вечного, нерожденного и неумирающего, всесильного и всеведающего, в его святых и пророков, в их деяния и мучения их, за веру принятые? Символ веры, Госсен. Всего лишь символ веры, который каждый из нас будет помнить даже тогда, когда забудет свое собственное имя и имена своих отца и матери. Но ты не понял мой вопрос - я спросил тебя о вере. Что есть вера, брат Госсен?

- Вера - это... это основа. Это жизнь.

- Нет, брат мой. Вспомни слова пророка Аверия: "Я построил башню несокрушимую, имя которой Вера, в которой живет Бог." Хорошо сказал. И верно: вера и впрямь похожа на башню, которую строим мы с тобой и те, кто разделяют наши взгляды. Непрестанно, терпеливо, кирпич за кирпичом. Мы строим ее и не задумываемся над главным - а кто в ней живет? Кто занимает верхний этаж, который мы называем Царством Божьим? Мы, строители, которые, надрываясь и обливаясь потом, день за днем, час за часом кладем камни этой башни, не видим того, кому принадлежит возводимое нами здание. Смешно, правда?