Михаил Михеев - Воин и маг

Адрис нервно дернулся и стал с утроенной энергией седлать последнего коня. Самым неожиданным было то, что Корнелиус расхохотался до слез, когда дослушал до конца трагическую историю злоключений беглянки. Троица почтительно дожидалась конца очередного приступа гомерического хохота, Корнелиус вытер слезы, помахивая кистями рук, тем самым давая знак всем помолчать.

— Ну вот что, дети, расседлываем лошадушек, такие скотинки и мне в хозяйстве пригодятся. Ну насмешили старика, ну потешили. Давно так не смеялся. Вы что, забыли? Вы МОИ ученики, как и Корбин. И вам ничего бы не грозило, даже если бы он надумал раздать всем сестрам по серьгам. А он-то и думать забыл! Он жениться еще в трактире передумал, кстати, Джуня, дочка, он тебя и в глаза не видел и искренне уверен, что его невеста с каким-то голубцом спуталась. А невеста у нас, хе-хе… Элечка получается! Вот такая рокировочка… Нет, ну я, конечно, объяснил любимому ученику степень его заблуждения, он так хохотал, что даже коников простил, да и от женитьбы так категорично не отказывался. Спокойно, девочка, спокойно. Теперь, только если ты не против, — запомни: ты МОЯ ученица, а это дорогого стоит. И не забывай. Ты этому дурилке картонному жизнь спасла. Все войны континента прошел — только поцарапался, а в учительской лаборатории чуть ласты не склеил. Кстати, как ты его вытянула-то? Этого мамонта три здоровых мужика потом транспортировали, чуть не надорвались. Так вот, о чем это я… А! В долгу он теперь перед тобой. А значит — точно не обидит. Да и не воюет он с бабами. Если только на сеновале, да и то по обоюдному согласию. Так что возвращайтесь-ка вы к столу, сейчас героев чествовать будем. И вам достанется. Вот чудик так чудик. Столько времени в трактире пялился, презрение выражал, а мальчика от девочки так и не отличил. Нет, рано ему еще жениться. Положительно рано. Пусть-ка еще потренируется. Различия поищет. Хе-хе. А ведь взрослый человек, как только бастардов настрогать умудрился? Случайно, наверное, попадал!

В трапезную девушки возвращались без напряжения, только Джурайе стыдно было смотреть на Корбина. Она посмеивалась над словами Учителя о неразборчивости графа, над своим самомнением и над тем, скольких неприятностей можно было избежать, если не метаться, как вшивый веник по горнице, а спокойно разобраться во всем с самого начала. Правда, идея замужества по расчету ее все так же мало вдохновляла, зато пропал страх неминуемой гибели во время первой брачной ночи — уже что-то! А перед графом она испытывала теперь вполне объяснимую неловкость, как перед человеком, которого она незаслуженно оскорбила.

«Сам-то тоже хорош, — оправдывала себя Джурайя, — кто же так женится? Ни любви, ни уважения. Один голый расчет. И мужик-то с виду ничего, а ведет себя как дите малое. Правду дядь Кор сказал. Рано ему еще. А ну как женится, дите родится, что из него вырастет — при таком-то отце? В лабораторию полез без спросу, сам чуть не убился, разгромил все к едрене фене… И сидит как ни в чем не бывало! Перед Примом бы извинился. Там одной живой воды в землю литра три ушло. Столько трудов — и все прахом! Нет, Прим намного серьезнее. И еще он умный. И очень ответственный. И ко мне он очень хорошо относится… Но нет искры. Не хватает чего-то, даже странно. Учитель намекает и намекает, что у двух неклассических магов большое будущее, и что он не прочь видеть меня в качестве невестки… но… Наверное, я должна что-то почувствовать. Сердцем, душой. А этого как раз и нет…»

За неделю своего ученичества Джурайя постигла одну простую истину — Учитель отсутствует тогда, когда в нем больше всего нуждаются. Корнелиус как будто специально исчезал из своего игрушечного замка каждый раз, когда она с очередной неразрешенной проблемой мчалась к нему на всех парах. И каждый раз натыкалась на Прима, всегда готового помочь, объяснить, подбодрить. Первенец мага был ОЧЕНЬ умен. Джурайя еще не встречала мужчину, который был способен сутки просидеть, запершись в библиотеке или лаборатории, а выбравшись на свет божий, бежал не опустошать погреба и ледники, а делиться с отцом новыми открытиями. Первый раз, когда Джурайя забила тревогу, что Прим не показывается вот уже десять часов кряду и пора выбить дверь, ее подняли на смех, а Анна, единственная ученица женского рода, надменно объяснила, что, когда УЧЕНЫЙ вершит судьбы мира, такие мелочи, как еда и сон, отходят далеко на задний план. Хотя откуда ей, деревенщине, это знать… Джурайя приняла к сведению первую часть монолога, пропустила мимо ушей вторую и взяла за правило ВСЕГДА держать в лаборатории суточный запас калорийной пищи в стазисе. Простенькое заклинание размораживало и разогревало очередную порцию еды через одинаковые промежутки времени, если в помещении кто-либо находился. А в библиотеку дверь не запиралась, поэтому она сама относила поднос Великому Ученому, потому как открытия и знания — это все прекрасно, но и жрать когда-то надо. Теперь, занимаясь научными изысканиями на практике и в теории, Прим автоматически совал в рот что-либо съедобное, и, как ни странно, эффективность работы заметно возросла. С этого момента он другими глазами взглянул на новую ученицу отца, чудесным образом найденную за городскими стенами.

Прима редко интересовали женщины. По молодости он слыл настоящим романтиком, несколько раз влюблялся раз и навсегда и каждый раз предлагал руку, сердце и все остальные органы своего тела. Но по большей части востребованным оказывался единственный неучтенный орган — поясной кошель.

— Не тех ты выбираешь, сынок! — дурашливо поучал его отец, в то время выглядевший его ровесником и пользующийся невероятным успехом у женской половины стольного града. — Все загадку ищешь, которую всю жизнь будешь решать. Чтобы цену себе знала. А подумай сам, откуда будет себе цену знать девица, еще ни разу не продававшаяся?

Прим проштудировал кучу литературы о загадочной женской душе и… потерял интерес к женщинам, как к нелогичной изменчивой субстанции, которая не может проявить постоянства даже во внешности — постоянно меняющаяся боевая раскраска, одежда, цвет и длина волос настолько приводили его в замешательство, что он не всегда мог узнать на следующий день ту, которой вчера он клялся в любви. А пару раз разглядев утром вчерашнюю красотку, пленяющую загадочным взглядом, а в лучах восходящего солнца с черно-сине-коричневыми разводами на помятом лице, выдувающую носом рулады, разочаровался в представительницах условно прекрасного пола до состояния равнодушного потребления. И — о чудо! К холодному аскетичному красавцу-магу, сдвинутому на науке, рекой полились признания в вечной любви и верности от бывших, не ставших и возможных будущих. Когда он испытывал физиологическую потребность, он просто выбирал одно из признаний и отправлял приглашение по указанному адресу. Гостьи задерживались максимум на час, после чего с почестями выпроваживались восвояси на извозчике и с материальной компенсацией морального вреда. Как человек увлеченный, потребность Прим испытывал не часто, а в столице у барышень высшего света шло негласное соревнование — кто чаще бывает и дольше остается у загадочного Черного Ловеласа. Свое прозвище Прим получил от Корбина, ставшего закадычным другом со времен ученичества у его отца, за приверженность к черным мантиям и за талант в соблазнении девиц всех сортов и сословий. Со свойственной ему занудливостью Прим объяснял Корбину, что таланта нет, а есть несколько проверенных и с научной точностью выверенных фраз, на которые реагируют ВСЕ без исключения особи женского рода.