Елена Медникова - Два крыла. Русская фэнтези 2007

Скоро к посвисту птиц и шороху ветра в вершинах добавился еще один отзвук: впереди шли лошади, и ехала повозка. Прибавив шагу, за следующим изгибом дороги он увидел телегу, влекомую по ухабам неторопливо шедшей кобылой. Еще одна лошадь шагала позади, привязанная к задку телеги, в которой Илья разглядел трех человек. Среди них были баба и ребенок, и Илья решил, что ему повезло найти безобидных попутчиков.

— Мир вашим домам, люди добрые, — громко сказал Илья.

Все трое тревожно обернулись.

Правил телегой плешивый дедок в меховой душегрейке. Рядом на каких-то мешках сидела женщина, совсем недавно, как определил Илья, гулявшая в девках, а чуть ближе к задку пристроился малец лет десяти. Каждый испуганно обшаривал Илью глазами, отыскивая оружие.

— Да не бойтесь, не обижу, — попытался успокоить их Илья, подходя ближе.

Дедок натянул вожжи, принуждая кобылу остановиться, и сошел на дорогу, обнаружив свой невеликий рост.

— И тебе по добру, — глухо отозвался он, с недоверием вглядываясь в лицо Ильи и неловко извлекая из тележного передка старый кнут, пытаясь сделать вид, что это вовсе без умысла.

Илья улыбнулся:

— Не надо, дедушка, не потребен тебе будет кнут. Разве с кобылы своей слепня снять на ходу.

— Мой кнут, сам разберусь, чего с ним делать, — отозвался дед, смелея и пряча кнут за спиной. Женщина, решив, что бояться путника не стоит, засмеялась, показывая на него:

— Ты, молодец, впотьмах, что ли, одевался? Рубаха-то на тебе навыворот.

Вторя ей, загоготал и малец. Илья спохватился, скинул мешок и принялся переодеваться, объясняя:

— Да это я лешего огорчил сдуру. Он меня и покружил по лесу.

— И долго ли кружил? — спросил дед, засовывая кнут на прежнее место.

— Недолго, полдюжины лучин не прогорели бы, — ответил Илья, оправляя на себе рубаху.

Дед покачал головой:

— Свезло тебе, удалец. Прошлой осенью у моего брата лесовик невестку заморочил. Через три дня только еле живая в Вершках вышла. Теперь в лес не суется. Ну да хватит об этом, — оборвал он сам себя, оглядывая лес, — не то неровен час…

— Садись рядком, что ли, чего лапти-то зря топтать, — сказала женщина.

— Спаси боги, — кратко ответствовал Илья, потрепав привязанную лошадь и пристраиваясь на задке.

— Ты откель да кто таков будешь? — уже деловито спросил дед, залезая обратно на передок и трогая.

Илья, качнувшись в лад закряхтевшей телеге, назвался.

— Нездешний, значит, — заключил дед.

Деда звали Самоха, женщину Любой, пацан приходился Самохе внуком, Люба была невесткой Самохи, потому как приходилась женой его младшему сыну. Возвращались они домой, в село Белое, а ездили на ярмарку, да не одни: был с ними мужик из их же села, старший брат Любиного мужа, сын Самохи и отец пацана по имени Юрок. У Ильи голова пошла кругом от этих родственных нитей, но он все же уразумел, что мужик этот занедужил, еще когда ехали на ярмарку, и его пришлось оставить у тамошних добрых людей, к тому же приходившихся Самохе какими-то родичами. Так ездоки до ярмарки остались без призору — крепкого мужского слова да дела — и возвращались до дому одни, на свой страх и риск.

— Места-то у нас тут вообще тихие. Да в тихом омуте, сам разумеешь, что водиться может, — рассудительно вещал Самоха, глядя в кобылий зад. — А ты-то куда путь держишь?

Но услышать ответ Ильи суждено им было не сейчас.

Впереди, прямо из лесу, на дорогу вышел заросший до бровей рыжим волосом мужик, сказал лошади «тпру» и прихватил под уздцы. У мужика под рукой болтался увесистый кистень, который он, едва лошадь стала, перехватил сподручнее, и тогда сказал уже всем:

— Все, робяты. Приехали, значит.

Его кудрявая огненная борода встопорщилась, и всем стало ясно, что он улыбнулся — недобро и многообещающе.

Тотчас после этого справа и слева вышли к телеге еще два мужика и еще один сзади, с удовольствием разглядывая Любу, к которой сразу прижался Юрок. Люба испуганно и тихо выговорила в спину Самохе:

— «Места тихие»! Накаркал…

Самоха скособочился на своем передке, втянув голову в плечи.

— Что везете, селяне? — спросил тот, что подошел сзади, — долговязый в перепачканных сажей портках, с болтающимся на поясе длинным ножом хорошей работы в добротных ножнах.

— Да так, везем тут… всяко… — прогудел в бороду Самоха, не оборачиваясь и даже не думая лезть за кнутом.

— Всяко — это хорошо, — хрипло отозвался тот, что оказался справа, в нахлобученном на глаза собачьем треухе. Он держал на изготовку укороченный эллинский меч, кое-как отчищенный ото ржи и давно позабывший ножны.

— А ну слазьте, — подал голос четвертый, стоявший слева от телеги, — невысокий, но коренастый мужик, у которого и кистень к поясу был приторочен, и ножны от меча, который он умело держал в руке. И сразу стало ясно, что он и есть вожак. Люба покосилась на Илью, и он сразу понял, что она решила, будто он заодно с лиходеями. Глядя ей в глаза, он отрицательно покрутил головой.

— Кому сказано: слазьте! — прикрикнул вожак, и отточенный клинок блеснул на солнце, вставшем в зенит. Люба поспешно спрыгнула на землю вместе с Юрком, Самоха тоже проворно скатился с передка. Рыжий разбойник взял его за шиворот и подвел к Любе с мальчишкой, которых уже сторожил тот, что был в треухе.

— А ты, детинушка, увечный, что ли? — спросил вожак Илью, и тот нехотя слез с телеги, чувствуя себя как во сне. Все казалось, что разбойники вот-вот расхохочутся, швырнут грозное оружие в кусты да обернутся бойкими на шутки скоморохами. Но вожак и его сообщники и не думали шутить: деда с Любой и Илью с мальцом оттерли от телеги «треух» с рыжим, а вожак с долговязым принялись осматривать мешки.

— Ого, ты глянь — одёжа новая! — приговаривал долговязый, а вожак орудовал молча и деловито. — Так… жратва… Маловато…

— А ну!.. — рявкнул вожак, вырывая кусок чего-то съестного из пасти долговязого. — Куды?! Ты у меня ишшо той курицей сыт весь день будешь!

— Это не я, Засов!!! Не я, тля буду!

— Тише ты! — придушенно зашипел Засов. — Без имен, сучье вымя! — и залепил смачную оплеуху долговязому в скулу.

Илья стоял прижатый к Самохе и хмуро гляделся в его гладкую лысину. Сбоку стоял мужик в треухе, смердя луковым духом и косясь на Любу. Та стояла, боясь пошевелиться, вплотную к рыжему и прижимая к себе Юрка. Мальчишка влажно шмыгал носом. Рыжий судорожно сглатывал, стараясь не смотреть на такую близкую к нему бабу. А Илья все пребывал в ступоре. Все будто происходило не с ним. Он прислушивался не к возне у телеги, а к птичьему щебету в ветках над головой и разглядывал солнечные блики на листьях придорожных кустов. И тут словно кто-то шепнул ему прямо в ухо: «Да ты заснул, что ли?» И сейчас же ему стало ясно, как бы следовало атаковать лиходея в треухе, а после дотянуться и до рыжего, которому было уже не до разбоя. Он легко мог бы отобрать эллинский меч, но сразу понял, что оружие связало бы ему руки, но не успел удивиться этой чудной мысли, потому что ощутил сгущение чего-то в животе и…