Ирина Астахова - Бабочки в жерновах

Что есть – смерть? Оборотная сторона жизни, холодная шелковая изнанка пестрого праздничного наряда! Намертво пришита, не спороть её без вреда и ущерба. Да и зачем, если цепочка перерождений и впрямь так крепка, как твердят столько веков «мельники». Мировая Мельница вращает жерновами крайне медленно, и пока перетрутся в них грехи людские, страстишки мелкие и пороки гнусные, много жизней будет прожито.

Оттого древние и не скорбели на похоронах, а радовались. Ведь и без музыки понятно – народ Эспита веселится от души. Кое-кто даже приплясывал на ходу в такт мелодии. Праздник у людей, с какой стороны не глянь. Ни одного хмурого лица, ни капли скорби в звонких троекратных возгласах: «Эвит! Эвит! Эвит!», которыми то и дело оглашались окрестности.

А над танцующей, смеющейся и наслаждающейся жизнью толпой кружилось целое облако синих бабочек. Время от времени островитяне, взмахнув руками, замирали, становясь сами до жути похожими на гигантских насекомых с сине-черными крыльями. И тогда уникальные эспитские чешуекрылые пикировали на их обнаженные запястья. На краткий миг шествие прерывалось, а потом снова – фухх! И снова звенел бубен, и несся к небу, вместе с синим живым облаком, полувздох-полукрик: «Эвит!»

Где-то там, в толпе, отплясывала маленькая тоненькая фигурка, вся закутанная в белые покрывала - Верэн Раинер – единственное бледное пятнышко в пестром море. А рядом с ней мурранец безошибочно угадал Лив. Со спины, едва лишь заметил её темно-каштановые волосы, её стройную спину, её крутые бедра… И словно завороженный, захваченный в пол о н нестерпимой жаждой, он устремился вперед, чтобы присоединиться к шествию. Быть рядом с Лив, чувствовать её запах, томиться и наслаждаться невинной близостью. Лэйгин готов был присягнуть, что средь остального шума слышит именно её смех, ведущий за собой, как свет маяка, показывающий заблудившемуся кораблю путь в гавань.

Никто из островитян слова не сказал, пуская Ланса в свои ряды. И очутившись в толпе, он вдруг понял, что больше не ощущает себя отдельным существом. Он – малая часть чего-то целого, б о льшего, чем совокупность полусотни людей. Так же, как капля дождя, падая в ручей, становится потоком, моментально забывая о бытности своей водяным паром.

И вот уже Ланс Лэйгин точно так же, как остальные эспитцы, кричит в пронзительно синее небо: «Эвит!», душа его полна до краев пьянящей радости, и больше он не боится смерти, ни капельки не боится.

- Ты что здесь делаешь? – прошипел археолог, поравнявшись с Верэн.

Девушка чуть не выронила букет из каких-то местных трав, который ей всучила лучащаяся от злости младшая Тэранс. Но хитрая хадрийка сделала вид, будто не знает причины ведьминого негодования, и на всякий случай спряталась за дамой Тенар.

- Обязательно принимать участие в этом шабаше?

«Но с Тэрансихами все понятно, а это-то чего ярится? – недоумевала Верэн. - Ишь ты, как нашего ученого разобрало! Бровки насупил, глазки бегают затравленно, носом сопит. Ни дать ни взять, старший братец или папаша». Бдительных родственников девушке хватало всегда, а потому на острове она отдыхала душой от присмотра. Куда хочу - туда иду, а главное – с кем хочу. Поэтому докучливому мурранцу ответила крайне нелюбезно

- Я праздную. Как все нормальные люди. Отстаньте от меня, ради Великой Мельницы.

И плечиком дернула, дескать, отцепитесь, Сударь Репей.

Ощущение праздника, как пришло с первыми лучами солнца, так и не выпускало девушку из крепких объятий. А какое платье! О! такой чудесной вышивки, Верэн никогда не видела, не говоря уж о том, чтобы надеть на себя такую рукотворную красоту. И пусть никакого нижнего белья к наряду не полагалось, Верэн не слишком смутилась. Раз так принято, что ж. Ради платья можно денек-другой без трусов побегать.

А дала бы дама Лив больше времени на сборы, то барышня глядела бы и глядела в старинное зеркало на хрупкую красотку-куколку, вертелась бы всяко-разно. Потому что, с какой стороны не посмотри, девушка она ладная, и не просто хорошенькая, а настоящая красавица. И кое-кто непременно заметит этот очевидный факт. Вот тогда…

В веселящуюся толпу Верэн влилась, как бойкий ручеек в реку, и не будь рядом Лив, сразу же кинулась бы искать Берта. И сколько не выглядывала контрабандиста, без толку. А так хотелось покрасоваться. Но только не перед очумелым Лэйгином.

- Ты хоть понимаешь, что с тобой собираются делать? – бурчал над ухом тот. – Тебе объяснили…

- Слушайте! – вспылила девушка. – Думайте о себе, а не обо мне, я уж как-нибудь позабочусь о своей защите. Всё! Отвяжитесь!

И ловкой форелью в стремнине ручья заторопилась вперед, приплясывая в такт звону бубнов и барабанов. Будто чувствовала, что там, возле Поющей Скалы её ждет Берт Балгайр.

Так оно и вышло. Верэн сморгнула, не веря своим глазам. Ничего не осталось от хитрого контрабандиста, проворачивающего под носом у республиканской таможни всякие темные делишки, развеялся дымом образ доброго и безобидного дядечки с острова. На границе мира живых охранял покой мертвых истинный Страж, и прежде чем шагнуть к нему на плотик, по-хорошему, следовало бы попрощаться с самой жизнью. Ну, или с сердцем, как это случилось у Верэн. Оно, разнесчастное, окончательно пало к ногам островитянина.

А тут еще ветер как-то по-особенному жутко завывал в сетях, расставленных на доверчивые души. Только не слушала его тревожный глас влюбленная девушка. Какой там! Засмотрелась на Бертовы стройные ноги – волосатые и мускулистые. Везде, где тело Рыжего негодяя не прикрывала одежда, рос золотистый мягкий волос.

«Пропала ты, дуреха, - тяжело сглотнув, обреченно подумала хадрийка и почувствовала, что уже однажды говорила себе те же бессмысленные слова. – Нет тебе спасения».

И как на грех рядом снова очутился мурранский всезнайка. За руку схватил, держит, на Поющую Скалу не пускает. К Берту Балгайру не пускает!

- Не ходи туда, дурочка! Отсюда посмотрим.

Окончательно обозленная Верэн в его рожу смазливую не вцепилась когтями только потому, что дама Тенар её сторону взяла.

- Чужак, у нас тут праздник, - сурово напомнила эмиссарша.

- Похороны, - поправил её взволнованный археолог. – И мне не нравится…

- На Эспите каждые похороны – праздник, сударь мой. Традиции такие. А что ты так вытаращился? Поди, не только у нас обычаи странные. Ты ведь ученый, небось, всякого навидался, по миру шастая. И книжку тебе Гаральт подарил, опять же. Вот и сличай!

Лэйгин и сам понимал, что ведет себя по-дурацки во всех смыслах, но поделать с собой ничего не мог. Как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного, а в случае с мурранцем, отравленного – на языке.