Евгений Щепетнов - Магия, детектив, принцесса

Вечером я лежал на матрасике возле постели хозяйки и слушал, как она тихо дышит на своей лежанке. Оборотень, которого она вызвала к себе на ложе, ушёл совсем недавно, и Мария уснула, удовлетворённая своим партнёром.

Перед 'сеансом' она со смехом рассказала мне, что после того, как попробовала с оборотнем, обычных мужчин ей не нужно - разве может сравниться обычный человек с неутомимым оборотнем, температура тела которого сорок пять градусов? Да никогда!

Похоже, что она возбуждалась, зная - я наблюдаю за процессом. Женщина сама приказала мне наблюдать, как она всё это делает и время от времени поглядывала - смотрю ли я за ней. Извращение, конечно, но хозяйка может себе позволить всё, что ей нравится, считал я - меня захлёстывала волна любви к нимфе и я ни о чём не мог думать, кроме этой любви.

Меня отмыли в бане (две девушки-нимфы, очень даже сексуальные), покормили - тем, что осталось на столе хозяйки. Ей нравилось кидать мне кусочки, и если я успевал поймать их ртом в воздухе, она хвалила меня и позволяла поцеловать свою прекрасную ногу. А если не успевал - хлестала плёткой. Когда она била меня, и на моих голых боках оставались вздувшиеся полосы, горящие болью, её глаза делались влажными, губы увлажнялись и делались ещё более пунцовыми и желанными.

Так шёл день за днём. По моим подсчётам прошло не менее двух недель с того момента, как я попал в рабство к Марии. Дважды я удостоился того, чтобы она взяла меня в свою постель и позволила мне удовлетворить её. Однако - осталась недовольна и сильно исхлестала плетью - я был недостаточно ловким и горячим в сравнении с предыдущими партнёрами.

Трижды она вызывала девушек оборотней и нимф, приказывая заниматься сексом со мной в её присутствии, и в присутствии Василисы - сама возбуждалась, звала парня оборотня и всё заканчивалось великолепной оргией. Но вообще-то, насколько я понял, её всё-таки больше возбуждала боль своих партнёров, и она частенько хлестала плетью и меня, и своих постельных мужчин, и девушек, которых приглашала в комнату.

Власть этой женщины над всеми была настолько велика, что никто и помыслить не мог, что это всё неестественно, неправедно, что так жить нельзя.

Каждый день мы гуляли по лесу, дыша воздухом. Было ещё прохладно, потому она позволяла мне надевать штаны и рубаху, сопровождая её по лесным тропам. С нами обычно шёл эскорт из нескольких леших и оборотней, вооружённых ружьями. На всякий случай. Вдруг кто-то решит выстрелить в нимфу издалека. Оборотни рыскали впереди и по сторонам, уберегая хозяйку от опасности, так что бродить по лесу было безопасно.

Я не помышлял освободиться. Как я мог помышлять о чём либо, кроме того, как угодить своей хозяйке? Да, я любил Василису до сих пор, но Марию я не любил, я её обожал, боготворил, я растворился в ней! Такой любви не бывает. Это какая-то вера, фанатизм, безумный и бесконечный. Всё, что она делала казалось мне правильным, единственно верным и совершенно логичным. И когда она на третьей неделе совершила жертвоприношение - я с радостью участвовал в нём.

Как я узнал - подобные жертвоприношения происходили раз примерно в три месяца, то есть в квартал. Иногда чаще. От чего зависело - неизвестно. Такова воля хозяйки.

В этот раз в качестве жертвы выступала рыжая девушка лет восемнадцати, ровесница Василисы, которой, кстати, в плену исполнилось восемнадцать лет.

Откуда эта рыженькая взялась, как оказалась в плену - я не знал. Довольно плотного сложения, крепенькая, бледная от сидения в погребе, девушка шла к алтарю сама, счастливо улыбаясь и радуясь, что может быть полезна хозяйке.

Алтарь, как здесь его называли, находился в отдельной пристройке, напоминающей некую часовню. Постамент, в который вделано подобие корыта, или здоровенной медной лохани. В потолке крюк.

Вначале я не понял для чего это приспособление, но когда улыбающуюся девушку стали поднимать на верёвке, привязанной к ногам - понял, для чего этот крюк.

В комнате было человек двадцать приближённых к Марии мутантов - в основном - постельные партнёры, охранники и телохранители. Все обнажены, как и она сама. Привели и Василису, поставив её рядом со мной.

Подвешенная за ноги девушка так и продолжала улыбаться, преданными глазами глядя на хозяйку, когда та взяла нож, лежащий на столике в углу, и подошла к ней, ласково огладив полную грудь девушки:

- Хорошая ёмкость. Жидкости будет много - сказал Мария, и спросила - в туалет её водили? Мне не надо, чтобы кровь была с примесью мочи.

- Да, Мария, водили! - хором ответили три девушки-оборотня - она чиста, мы её отмыли.

- Хорошо - кивнула головой нимфа - Вася, слушай меня. Сейчас я буду читать заклинание, а когда закончу, и скажу: 'давай' - ты должен ей перерезать горло. Только так аккуратно, чтобы не брызгало в стороны, а стекало в корыто. Смотри - хоть капля выплеснется наружу - я тебя накажу, а ещё - накажу твою девку, я её изобью до крови. Ещё - когда будешь резать, ты должен сделать так, чтобы жертва умерла не сразу, иначе много крови останется в теле и бесполезно пропадёт. Старайся, и я тебя награжу. Будешь удостоен сегодня постелью со мной. Всё понял?

- Да, Мария! - радостно сказал я, и уцепился за нож, удобно лёгший в руку. Нож был вороненым, чёрным, чем-то напоминал тот нож, которым когда-то, в незапамятное время, собирался убить меня неизвестный чернокнижник. Его узкое лезвие хищно торчало вперёд, и как будто само тянулось к горлу жертвы.

Мария речитативом затянула 'стихи', состоящие из неизвестных, непонятных мне слов, меняя тон и высоту звука. Это опять напомнило мне чернокнижника, против воли которого я стал некромантом. В комнате стало холодно, и я покрылся мурашками. Мне показалось, что как-то даже потемнело, будто солнце закрыла небольшая тучка.

Речитатив Марии оборвался, и она резко приказала:

- Режь!

Я немного помедлил - любовь к Марии боролась ко мне с мыслью о невозможности происходящего - как я могу убить беззащитную жертву? Сам? Своей рукой? Но всё это растворилось во всепоглощающем чувстве любви, подчинения и радости исполнения приказа хозяйки.

Я выступил вперёд, взял девушку за шею со стороны затылка (её волосы заранее были коротко обрезаны, чтобы не мешали процедуре), и подняв нож надрезал её кожу у подбородка, расширив надрез так, чтобы кровь стекала легко и быстро, но девушка сразу не умерла.

Надрезанная сонная артерия запульсировала кровью, брызнувшей на меня, на стоящую рядом Василису, на Марию, недовольно скривившую губы и я с горечью понял - сегодня не видать мне тела хозяйки как своих ушей, и опять буду спать исхлёстанный до крови.

Я отошёл в сторону, посмотрел на Василису - та стояла прямо, забрызганная красными каплями и расширив глаза смотрела на происходящее, время от времени облизывая окровавленные губы розовым язычком. Почему-то мне послышался тихий звук, как будто кто-то натянул струну. Я было задумался - что бы это означало, но мысли сбились, снова затопленные волной любви к Марии.