Андрей Белянин - Хватай Иловайского!

— А чего не три?! У меня её вон полная ванна и раковина, и в унитазе плещется! Да, если что, это была шутка.

Тьфу ты, а я уже поверил. Думал, всё, решил первую задачу. Ан нет, обломись тебе, сын вольного Дона, придётся заново начинать уговоры да поиски…

— А где добыть? Очень надо.

— Да я откуда знаю?! К чумчарам иди, чего ты ко мне прилип?! Ходит и ходит по каждой мелочи, ничего сам сделать не может, всё за руку его води, как маленького…

Я развернулся и пошёл от ворот прочь. Брошенные в сердцах, горькие, но справедливые слова Хозяйки до слёз обожгли мне сердце. И впрямь, чего я за ней, как телёнок, бегаю? Что ни случись — сразу за советом к свет мой Катеньке! А своя голова на плечах на что? Есть в неё, усы подкручивать да папаху носить?! Вслед донеслось что-то вроде тягостного вздоха на разрыве, усиленное динамиками, но оборачиваться поздно было. Сам всё решу. И чумчар найду, и Прохора спасу, и любовь эту болезненную, ровно гвоздь раскалённый, из сердца вырву! Мы казаки, мы такие…

— Дядя, ты, что ли, страшный Иловайский будешь? — Безбоязненно встал у меня на пути пятилетний упырёнок с молочными клыками и белёсым пушком на голове.

— Ага. Бойся меня, дитя.

— Не дождёшься. — Малыш уверенно шмыгнул носом. — Мамка велела сказать, что тебя баба Фрося зовёт.

— Что случилось?

— К ней отец Григорий пришёл, а ещё дядя мясник и сам Вдовец.

Ого, все трое претендентов на руку и сердце заслуженной кровососки. Тройное свидание, что ли?

— А у неё в постели, говорят, уже какой-то Прохор лежит, — доверительно шепнул упырёныш, краснея, как румяное яблочко. — Ему теперь на ней жениться надо, да?

— Нет, — похолодел я, вяло потрепал малыша по загривку, успел отдёрнуть пальцы от маленьких, но острых зубов и опрометью бросился на выручку старого друга. Пока я жив — никакой женитьбы! Тьфу ты господи, о чём я говорю! Дядю за матримониальные планы извиняю, сам к своей ненаглядной за поцелуями бегаю, а вот как мой же денщик на хромую да горбатую бабку Фросю разлакомился, тут сразу в запрет, да? Несправедливо как-то получается.

Тем более что бедному Прохору старая людоедка видится румяной молодухой с косой до пояса и шикарными формами что в фас, что в профиль. Тут уж как его осудишь, ему ведьма в глаз не плюнула, он всему увиденному верит. А вот то, что, подбежав, увидел я, нисколько не порадовало. Более того, огорчало, словно французская гильотина. Ну, в том смысле, что от неё тоже много голов полетело. И сейчас полетит…

— А ну расступись, нечисть поганая! — взревел я, разгоняя толпу полновесными ударами кабардинской шашки, и пусть скажут спасибо, что плашмя.

Упыри, вурдалаки, кровопийцы, лешие да колдуны с чародейницами всех мастей сыпанули в стороны. Надо отдать должное — никто особо не возмущался…

— Это ж Иловайский! Уступите дорогу, покуда вежливо просит.

— Маманя, а ежели он меня по лбу своим клинком треснул, это уже любовь? Или ты какой другой клинок в виду имела? Хм…

— А меня по заду приложил. Да так остро и чувствительно, что аж тепло сладостное по всему телу разлилось. Ещё раз не шлёпнешь ли, казачок? Ну шлёпни, шлёпни, не пожадничай… чё ты как этот…

К дверям бабы Фроси я добрался красный, взмокший и кое-где даже обслюнявленный. Не потому что хотели съесть, покушались на другое, но я в этих вопросах кремень-мужик! Тем более что на пороге меня грудью встретили три тяжело дышащих субъекта.

— Как так, генацвале, э?

— Значит, как водку пить-с, так ко мне, а…

— Дум спиро, сперо, [2] Пока дышу, надеюсь (лат.). но за обещание спрошу!

— Всем цыц. Меня подставили. Прохор вам троим не конкурент. Сейчас во всём разберусь, и вообще, набежали тут… — делано повозмущался я, не зная толком, что сказать.

Вот угораздило же меня каждому из них дать обещание помочь в делах амурных. И главное, что они все трое разом в этой бабке Фросе нашли?! Я деликатно раздвинул плечом претендентов и постучал. Дверь открылась на щёлочку, потом меня с ног до головы оценило бдительное око хозяйки помещения, и только после всего этого мне было позволено протиснуться внутрь. Хорошо ещё документы при входе не попросили предъявить. У меня, правда, из всех бумаг только копия записи в церковной книге о рождении, да и та у дядюшки в полковом архиве пылится, но я отвлёкся…

— Как Прохор?

— Дак спит он, — вновь запирая дверь на засов, отчиталась девка Ефросинья. — Как ты, соколик, убёг, он уже тогда дрых бесстыже, так посейчас и не проснулся.

— Врёт она, — тяжело поворачивая голову, простонал мой денщик. Я выразительно положил ладонь на рукоять шашки и присел рядом с ним на краешек кровати. — Просыпался я… дважды… вставал даже, так она меня…

— Подумаешь, по затылку пару раз вальком для белья пригладила, — нешутейно обиделась бабка. — Он ить, охальник, как прочухался, ко мне с обниманьями полез! Сам кровью пахнет и сам лезет же! А я чё вам, железная аль доступная?!

— И главное дело, больно так… — продолжал жаловаться Прохор, осторожно касаясь затылка. — Ты, хлопчик, красавице этой драчливой скажи, коли за невинное ухаживание сразу по башке бить, так она всю жизнь в девках просидит.

— Ничего, у неё три жениха за дверью топчутся, — вступился я, ибо правда превыше всего. — А ты тоже руки не распускай. Василь Дмитревича ругал, чего ж сам свою голову в тот же хомут суёшь?

— Это какие такие три жениха? — мгновенно и едва ли не голос в голос спросили оба.

Пришлось быстренько рассказать им о том, в какую пикантную ситуацию мы все тут попали. Ну, Прохора-то я по-любому отмажу. Он мне на слово верит: объясню втихомолочку, на какую расписную личину его сердце отозвалося, он первый отсюда лыжи навострит. А вот с бабой Фросей всё значительно сложнее…

— Это чё ж теперь, Илюшенька, сватать, что ль, будут? Да все трое? Али по одному? А мне-то чего делать прикажешь? Все люди солидные, при деньгах да при статусе, никого отказом обижать не хочется, а которому свою невинность подарить, уже и не знаю даже…

— Я не знаю тем более!

— Ну так ты поднапрягись да и скажи, ты ж характерник, — продолжала приставать румяная краса, стыдливо теребя платочек. — Вот ты сам кого б выбрал?

— Никого.

— Почему?

— Потому что мужчинами не интересуюсь, — сорвался было я, но, глянув на раненого денщика, быстро взял себя в руки. — Давайте мы просто будем пускать их сюда по одному, они мне спасут Прохора, а вы лишний раз посмотрите со стороны. Может, чего и почувствуете. Томление там какое сердечное…

— А как почую?

— Ну сразу того и хватайте.

— А коли они брыкаться будут?

— У вас валёк есть. Да и мы поможем, если что, подержим за ноги… Тьфу, чего я несу?! Кто там будет брыкаться? Они же сами пришли!

— И то верно, — подумав, определилась бабка Фрося. — На верёвке никого силком не тянули. Давай заводи претендентов по одному — я избирать изволю!