В Бирюк - Парикмахерия

Снова волна побежала по этому странному месту погребения. Зашуршали, закачались камыши вокруг. И всё затихло. Ведьма-язычница и "княжий муж", тащивший "благую весть"... "В одном флаконе". Точнее - "в одном омуте". Что ж, им найдётся, о чём поговорить в вечности. А меня ждут дела. "Здесь и сейчас".

К сему времени кровь многих душ христианских была уже на руках моих. Но вирник Степан Макуха был первым, на которого я смотрел не как на человека - худого ли, злого ли, враждой ли ко мне дышащего. Но как на функцию, как на "служилого". И убиен он мною был не для защиты жизни своей или людей моих, но токмо того ради, чтоб "функция" сия исполнялась более ко мне благорасположенно. Не имея в те поры средств для изменения законов, в краях сих действующих, должен был я стремиться к бездействию их. В той части, которая мои дела затрагивала. Так в смертях человеческих, мною свершаемых, всё более на смену ярости и страху приходили соображения целесообразности и выгодности. В меру моего понимания.

Мы вернулись к лошадям, но прежде чем отправиться на заимку, я решил провести "воспитательную беседу".

-- Ноготок, то, что ты видел рассказывать нельзя никому. Никогда. Ни другу-брату-свату. Ни попу, ни начальнику, ни прохожему-перехожему. Ни под пыткой, ни спьяну, ни на исповеди. Понял?

-- Ага. Насчёт пытки и пьянки - понятно. Только... Поп-то спрашивать будет. Чего говорить-то?

-- Правду. Одну только правду, ничего кроме правды. Но - не всю правду. Вот слушай: "Покаяние" - это славянский перевод греческого слова "метанойя", буквально означающего "перемена ума". Но ты-то нанялся ко мне в службу с нынешним своим умом. Мы составили ряд, договор с тобой. С таким, какой ты есть. Ежели ты меняешь себя без моего согласия, то рушишь наш уговор. Это клятвопреступление - один из семи смертных грехов. Вывод: для тебя искренняя исповедь - грех. А неискренняя - ложь перед Господом. Что снова грех. Так что говорить самому или на вопросы попа отвечать про дела мои и тем менять ум свой по делам этим - тебе нельзя. Теперь посмотри на это с другой стороны: исповедь - очищение души стыдом. Сделал ли ты что-либо стыдное? Нет. Значит, и греха на тебе нет. Или ты собрался священнику всякий свой шаг пересказывать? Всякий вдох и выдох? Вот и об этом говорить на исповеди - не следует. И третье: исповедь - очищение от собственных грехов. Если же ты, по воле моей, в делах моих, сделал нечто худое, то сие есть мои дела и мои заботы. Это - мои грехи. Не рассуждай на исповеди о прегрешениях соседей или знакомых - только о своей душе.

-- Оно-то так, но... иной поп как клещ вцепиться и давай душу мотать.

Ну, вообще-то - да. Вопросники, которые следовало заполнить ответами кающегося, существовали с первых веков христианства. Понятно, что такая массовая организация, как христианская церковь, постоянно стремилась к бюрократизации всей своей деятельности.

"Артиллерия в особенности имеет свойство обрастать множеством уставов и регламентов" - это Эренбург о молодом капитане Испанской Республиканской армии, который летом 36 года остановил франкистские танкетки где-то на выжженных холмах Гранады. Пушки среднего калибра ударили по движущимся бронированным машинам прямой наводкой.

" - Но так же нельзя. Не по уставу.

-- Знаю. Но очень было жалко терять мои пушки".

Потом это стало фирменным русским приёмом. Когда генерал Говоров прямо потребовал: "При нынешней насыщенности передовой линии автоматическим оружием, артиллерия должна находиться непосредственно в боевых порядках пехоты".

По уставам, регламентам, инструкциям, наставлениям и поучениям количество вопросов, которые должен был задать священник на исповеди, доходило до нескольких сотен. Перечень в разы длиннее, чем анкета времён культа личности. Даже в начале третьего тысячелетия люди, и церковники, и миряне, пытаются такими списками навести порядок. В своих головах и в своей совести. Систематизация. "Грехи против бога, грехи против ближних, грехи против себя...". Тяжкие, не тяжкие, особо тяжкие...

-- Пятерёнки шестирёночные есть? Ставь псицу.

Армия меняет свои уставы, когда её бьют. Но церквям, как правило, и это не помогает. Только раскол может изменить ситуацию. Новые фанатики устанавливают новые правила. Но не надолго - на смену им под новыми названиями, в новых одеждах, приходят те же бюрократы. "И нет ничего нового под луной".

-- Тогда вот тебе, Ноготок, моё слово: от того мига, как вышли мы с заимки, до того, как войдём назад, - забудь сделанное, виденное, слышанное. Не забудешь - плохой слуга. Грешен в клятвопреступлении. Ибо клялся мне, что исполнишь всякую волю мою, но не исполнил. Забудешь - тогда есть известное правило: если человек не утаивает грехи сознательно, если исповедь приносится им искренне, чистосердечно, с намерением исправиться, ему прощаются все грехи: и те, которые он назвал, и те, о которых забыл, и те, которые он сам в себе не замечает.

Ну вот, дожил - прогрессирую в "Святой Руси" богословские конструкции русского православия начала третьего тысячелетия: мысль о том, о том, что грехи на исповеди или все прощаются, или все не прощаются, а третьего (то есть какого-то частичного, неполного прощения) - не дано. Достоверность утверждения проверена Московской духовной семинарией. Профессиональный анализ "творений всех Святых Отцов" позволяет утверждать: "прощаются ВСЕ грехи", а не только исповеданные.

-- Так-то оно так. Да ведь не отстанет. Епитимью наложит.

Мда. Ноготок - прав. Священник - человек. И "ничто человеческое ему не чуждо". А хомосапиенсы любопытны как все обезьяны. Масса людей любит сплетничать, любит копаться в чужом белье, в чьей-то личной жизни. Узнавать чужие тайны, вынюхивать что-нибудь "стыдное". И ещё - одна из самых сильных человеческих эмоций - досада от обманутых ожиданий.

" - Падре! Я грешна! И грех мой велик и страшен!

-- О! Ну-ка, ну-ка. Рассказывай. Покайся, и Господь простит.

-- Каждый вечер перед сном... Я не могу! Мне стыдно!

-- Покайся, дочь моя, и возложи надежды свои на Господа нашего Иисуса. Ибо всемилостивый Он. И нет греха, который Он не может простить. Ну, так что такого... греховного, такого стыдного, ты делаешь перед сном?

-- Я... я выковыриваю грязь, что собирается между пальцами ног. И нюхаю её. И мне нравится. Это страшный грех?"

Это - следующее столетие, 13 век, Северная Италия. Священник, несколько обманутый в своих ожиданиях насчёт "страшного греха", в досаде наложил епитимью: год не мыться. Наверное, смысл в этом есть - запах от всего тела будет такой, что "выковыривать грязь, что собирается между пальцами ног" будет уже не интересно. Но запретить мыться юной селянке в условиях жаркого климата, неотменяемых полевых и домашних работ, на фоне регулярного менструального цикла... Девушка заболела и умерла. Мучительно. Убийство в особо жестокой извращённой форме? Причём здесь это? На всё воля Господа. "И ничего не делается без соизволения Его". Включая идиотов во власти. В том числе - и церковной.