Андрэ Нортон - Дракон в серебряной чешуе

Буря бушевала в полную силу. Штормовые валы, разбиваясь о скалы, перехлестывали через риф, под защитой которого обычно стояли рыбацкие лодки. Но обитатели Варка заранее знали о приближении шторма, ибо никто так не разбирается в изменениях погоды, как те, чья жизнь зависит от ветра, моря и рыбацкой удачи. И потому у рифа не осталось ни людей, ни лодок, кроме выброшенного волной на берег приземистого баркаса Оманда и самого Оманда, заботливо осматривавшего его.

Однако тем утром на залитый водой берег пришел не один Оманд, потому что буря, способная лишить рыбаков их жалкого достояния, могла также и обогатить их, и жители Варка — те, кто обладал резвыми ногами и острым зрением, столпились на песке, ожидая, не бросит ли прибой к их стопам какого-нибудь подарка.

Порой после шторма оставался янтарь, и эта находка была поистине драгоценной. Один раз Дерек обнаружил пару золотых старинных монет, и Эфрина, Мудрая Женщина, взглянув на изображения на них, определила, что это работа Древних. Дерек тут же отнес их в кузницу и переплавил в слиток, дабы изгнать из доброго металла всякие следы чародейства.

Море постоянно выбрасывало плавник и водоросли, из которых женщины делали краску для теплой одежды, и причудливые раковины, служившие игрушками детям. Иногда прибой приносил обломки кораблей, никогда не виданных жителями Варка, кроме тех, кому удалось побывать в гавани Джорби, потому что морские суда никогда не заходили в уединенную, окруженную рифами бухту.

На сей раз море принесло людей. Поначалу рыбаки, стоявшие на берегу, сочли носимую волнами лодку пустой, но потом углядели, что в ней что-то шевелится. Но у лодки не было весел. И когда жители Варка стали звать и махать руками, им никто не ответил.

Решение принял кузнец Калеб. Он скинул одежду, обвязался канатом и поплыл к лодке. Добравшись до нее, он знаками дал понять, что там — люди, и закрепил канат, чтобы лодку можно было подтянуть с берега.

Их было двое. Женщина сидела, привалясь к борту. На ее измученное лицо падали спутанные волосы, и она все время слабо двигала рукой, точно пытаясь отбросить эту завесу с глаз. Мужчина лежал без движения, и на виске у него темнела открытая рана, поэтому сперва решили, что он мертв. Но Эфрина, призванная как знахарка, распахнув его мокрую рубаху, уловила биение сердца и сказала, что ни море, ни злая судьба не забрали его жизни. И мужчину перенесли в жилище Эфрины так же, как и женщину, которая была словно бы в забытьи, не слышала обращенных к ней слов и все пыталась откинуть волосы с лица, глядя перед собой неподвижными расширенными глазами.

Так чужестранцы попали в Варк, да там и остались, хотя и были по-прежнему чужими. Мужчина, похоже, сильно изменился после ранения. Поначалу он был подобен ребенку, и женщина кормила и обихаживала его, подобно тому, как мать лелеет малое дитя.

Покрой их одежды, грязной и пропитанной морской солью, был неизвестен в Варке, а женщина не походила видом ни на кого из известных рыбакам людей. Эфрина поначалу утверждала, будто язык их ей незнаком, однако выучила его довольно скоро. И с тех пор стала избегать разговоров о тех, кого приняла в своем доме, и уклонялась от расспросов жены старейшины Гедиты и прочих женщин, точно стремилась укрыть какую-то тайну, одновременно притягивающую и страшащую ее. Тогда женщины Варка стали донимать разговорами своих мужчин, и кончилось это тем, что Оманд направился в дом Эфрины, чтобы по праву старшего над общиной спросить чужеземцев об их именах и намерениях, дабы доложить их лорду Лейлерду, во владениях которого располагался Варк. Дело было в год Саламандры, еще до великой войны, до прихода захватчиков. Жизнь в Хай-Халлаке текла мирно, и страна твердо блюла законы, особливо на побережье, где поселения основаны были с давних времен.

Чужеземец сидел, греясь на солнцепеке. Лоб его пересекал огромный свежий шрам. Сам же он был красив, с черными волосами и правильными чертами лица, совершенно отличного от облика обитателей Долин. Он был высок и строен, но руки его бессильно лежали на коленях, и Оманд заметил, что на них не было и следа от мозолей, какие оставляют весла. Похоже, ему прежде никогда не приходилось жить тяжким трудом. Он встретил Оманда открытой и ясной улыбкой, и что-то заставило Оманда так же улыбнуться ему в ответ, словно собственному сыну. И Оманд сразу же подумал — о чем бы ни болтали местные сплетницы, о чем бы ни спорили мужчины за вином, нет никакого зла в этом несчастном чужаке, и он, старейшина, придя сюда, понапрасну тратит время.

В то же мгновение дверь приоткрылась, и в проеме Оманд разглядел лицо женщины, явившейся из волн морских вместе с улыбающимся незнакомцем. И хотя Оманд был человек простой, и вдобавок всегда обремененный множеством забот, занимавших все его мысли, при виде этого лица что-то дрогнуло в глубине его сознания.

Женщина, как и ее спутник, была стройна и черноволоса, почти одного роста с Омандом. Ее узкое, исхудавшее лицо никто бы не назвал красивым, но, однако, было в этом лице нечто такое…

В свое время, при утверждении в старшинстве, Оманду пришлось побывать в парадном зале замка Вестдейл и повидать Владетеля Долины и его госпожу во всем блеске их власти и могущества. Но чужестранка, на которой не было ни перстней, ни ожерелий, ни золотых бубенцов, украшающих волосы, а лишь грубое, дурно сидящее платье, перешитое из одежды Эфрины, внушала ему более сильный почтительный трепет, чем вся роскошь Вестдейла. Он сразу понял, что виной всему ее глаза — он не мог определить их точного цвета, знал только, что они Темные и чересчур большие для ее худого лица, и на их дне…

Не размышляя больше, Оманд сдернул вязаную рыбацкую шапку и протянул руку с раскрытой ладонью, как приветствовал он владычицу Вестдейла.

— Мир тебе, — женщина говорила тихо, хотя в ее словах слышалась сдержанная сила. Она отошла в сторону, пропуская Оманда в дом.

Эфрина сидела на низкой скамеечке у очага. Она не встала и не встретила гостя, предоставив делать это чужестранке, будто именно та была хозяйкой дома.

На столе ожидали гостя праздничный рог с добрым вином и блюдо, полное свежих лепешек. Незнакомка, соблюдая обычай, протянула руку, и ее тонкие холодные пальцы легко коснулись обгоревшей на солнце руки Оманда. Она подвела его к столу, сама же села напротив.