Александр Волков - Владигор. Князь-призрак

— Сам вижу, что не хер собачий! — буркнул он. — Но почему здесь? Кто принес?

— С ладьи доставили-с, от Урсула, — пролепетал Ерыга. — Сказали, будто вы сами приказали-с!.. Для опытов.

— Для опытов, говоришь? — Десняк привстал с табурета и навис над столом, широко расправив сухие костистые плечи. — Будут им опыты! Такие опыты, что всем чертям тошно станет! Понял?

— Понял-с! — кивнул Ерыга, поочередно подмигнув господину собачьим и волчьим глазами.

— Ну так чего ж ты сидишь? — сквозь зубы процедил Десняк. — Как медовуху жрать, так первый, а как харчи отрабатывать, так не допросишься! Паразиты! Дармоеды проклятые!

— Не пори горячку, хозяин, — грубо перебил Ерыга, — еще не вечер…

— А смола? Пакля? Трубки камышовые? Провозитесь до третьих петухов, а луна ждать не будет! Взойдет, и хрен вы тогда к бортам подплывете, всех копьями переколют, как налимов!

— Не боись, хозяин, не переколют, — проворчал Ерыга, поднимаясь с лавочки, — и за смолу не беспокойся, все готово: и смола, и пакля, и трубки, и крючья с веревками, — отработаем твою медовуху…

Опричник молодцевато одернул полы кафтана и взялся на ручку двери.

— Девку мне не попортите, — сказал Десняк, морщась от скрипа несмазанных петель, — и шкатулку с камнем не утопите!

— А с купцом как? Топить или тоже доставить?..

— Ты что, глухой? Я сказал: девку и шкатулку с камнем! Еще вопросы есть?

— Никак нет!

Ерыга пригнул голову, ссутулил толстые плечи, шагнул через порог и с долгим певучим скрипом прикрыл за собой дверь. Оставшись один, Десняк встал из-за стола и прошел вдоль стен каморки, крепкими желтыми ногтями сбивая с концов лучин сизые червячки нагара. Огоньки, освобожденные от тяжести пепла, ярко вспыхивали, озаряя багровыми всполохами закопченный потолок, глиняные горшочки на полках, берестяные свитки на гвоздях и сухую растопыренную руку на грубо протесанных топором половицах. Десняк поднял ее с полу, посмотрел по стенам и, отыскав свободную сыромятную петлю, сунул в нее обрубок кистью вверх. Петля оказалась велика, но когда он стал затягивать ее вокруг костлявого запястья, сухие пальцы вдруг зашевелились и сами вцепились в ремень мертвой хваткой.

Среди ночи на пристани поднялся страшный переполох. Корабельные мастера, спавшие на берегу под опрокинутыми лодками, проснулись от жаркого зарева, охватившего сразу полдюжины ладей, несших на своих треугольных штандартах вышитые золотом волчьи морды. В ревущем пламени заметались черные силуэты стражников, швыряющих в воду горящие тюки и сундуки с товаром, затрещали мачты, разбрасывая над красной рябью огненные лохмотья парусов, а невесть откуда взявшиеся опричники стали поспешно сталкивать в воду раскиданные вдоль песчаной кромки плоскодонки.

Но их старания запоздали. Пока искали весла, пока обматывали мокрыми рубахами головы и руки, огонь разбушевался и обрушил на подплывающих спасателей такой плотный град раскаленных углей, что на опричниках вмиг высохли и задымились кафтаны, а несколько особенно ретивых едва не лишились глаз и не обварили руки, стараясь выхватить из кипящей воды хоть малую толику расплывающегося добра.

Когда пламя по доскам обшивки достигло воды, спасатели поняли, что рваться к догорающим ладьям бессмысленно и, прикрывая лица от жара, стали высматривать среди горящих обломков головы утопающих. Но и здесь их постигла неудача: купцы со своей свитой и стражей то ли сгорели в пожаре, то ли, бросившись в воду, сразу пошли ко дну под тяжестью драгоценностей, с опрометчивой жадностью рассованных по карманам кафтанов и шаровар.

Впрочем, это обстоятельство не особенно опечалило спасателей. Войдя в азарт нечаянной огненной потехи, опричники лупили по воде баграми, бросали с бортов четырехпалые кованые «кошки» и от души потешались друг над другом, когда над багровой рябью показывался рваный башмак или полуобъеденный собачий костяк, кишащий мокрыми блестящими раками.

Правда, один раз багор Ерыги зацепил что-то тяжелое; когда опричник подтянул свою добычу к борту, из-под воды ему в лицо ударил такой яркий белый луч, что он выпустил шест и, злобно выругавшись, прикрыл ладонями обгоревшие брови. Когда он раздвинул пальцы, луч почти угас, погрузившись в темную бездну, но конец багра еще колыхался на поверхности подобно рыбачьему поплавку.

Ерыга вспомнил наказ Десняка о шкатулке и камне, скинул кафтан, перевалился через борт плоскодонки и нырнул в воду. Быстро преодолев горячий верхний слой, он устремился к светящейся белой точке. Но свет ее становился все слабее и наконец совсем угас, оставив Ерыгу в кромешной тьме. Воздух в его легких сперся в удушливые комки, он перевернулся и, увидев над собой багровое свечение, устремился к поверхности, с силой разгребая ладонями упругую воду. Вдруг чья-то рука судорожно ухватилась за его штанину. Ерыга слепо ткнул в нее выхваченным из ножен клинком, но, почувствовав, что хватка не ослабла, отсек оттянутый клок и из последних сил пробил макушкой кипящую толщу воды. При этом он изрядно ошпарил лоб, щеки, плечи и ладони, и, если бы опричники мгновенно не втащили в лодку своего отчаянного товарища, он бы запросто сварился по самую грудь.

Но на этот раз судьба смилостивилась над Ерыгой и вскоре он уже лежал на берегу, а две дешевые потаскухи заботливо прикладывали к водянистым волдырям на его коже ветхое тряпье, пропитанное «обыкновенным женским».

— Фуй, распутницы, фуй! — брезгливо фыркал Ерыга, шевеля волосатыми ноздрями.

— От кобеля слышим! — задорно восклицала та, что помоложе.

— Зачатый в грехе, рожденный в мерзости, молчи! — наставительно добавляла старшая.

Ерыга приоткрыл один глаз и, увидев над собой седые патлы, окружающие лиловую лошадиную рожу с провалившимся носом, лишился чувств.

Очнулся старый опричник в сыром пыточном подвале. Старый палач Теха заклепывал на его запястье железный обруч, а молодой, Гоха, уже крутил ручку ворота, наматывая цепь на круглое, до блеска отполированное бревно.

— Что это вы, братцы? — взмолился Ерыга, когда его руки дернулись и потянулись вверх.

— Ничего не знаем, браток, — вздохнул Теха, взявшись за ручку кузнечного меха. — Ваше дело беково — нас дерут, а нам некого!

— А меня-то за что?!. — взвыл Ерыга, чувствуя, как его левое плечо с хрустом проворачивается в суставе. Мышцы правой, привыкшей махать тяжелой плеткой, были крепче и потому лучше держали вес раскормленного тела.

— Это ты у хозяина спроси, — весело отозвался Гоха, повизгивая воротом.

— Так позовите его! — прохрипел Ерыга.

— Сам зови! — нахмурился Теха, со свистом раздувая угли в глубине пыточного горна. — А нам с тобой вообще говорить не велено; это мы уж так, по старой дружбе, чтоб не скучал…