Ольга Мяхар - Быть бардом непросто

Цокают языками, качают головами.

— Вон оно как. А скока в отряде народу-то было?

— Кроме него? Еще два человека, один эльф и гном.

— Это после битвы?

— Это до.

Прислушиваюсь практически против воли.

— Эм-м… а троллей скока?

— Триста.

Вылупленные глаза слушателей. Торгерта жалеют все.

— И как же ж он-то?

— Ну как? Явился к королю, доложил о потере… всего отряда. Попросил отряд побольше.

— И выжил? Ведь выжил! Небось всех уделал.

— Говорят, тролли просто не смогли его догнать.

Шок в глазах присутствующих. Тихо ржу. Вот так рушатся легенды. А вот темные не убежали бы. Темные стояли бы до последнего. И хоть триста, хоть четыреста… н-да.

— И шо король?

— Повесил его.

Все вздыхают.

— Ну оно, конечно, правильно, н-да-а. Хотя какой мужик был, какой мужик. Говорят, полугном.

Фыркаю. На меня хмуро косятся. Недовольно опускаю взгляд в тарелку, мучаюсь от того, что пацифист. Даже прибить никого не могу для поднятия самооценки.

— А что твой чумазый-то… — О боги, неужели тут никто и никогда не слыхивал о темных эльфах? Или я просто первый сюда забрался? Н-да, нашего брата в такую нищету и на аркане не затащишь. Мои сородичи стремятся в крупные портовые города, где наживы поболее будет, а не по болотам шляются. — Он поет аль нет?

— Поет. Но по настроению.

— И хорошо поет? Али не тем местом?

Громкий хохот присутствующих подтверждает, что шутка — свежая, смачная, с искрой. Сижу, прижав уши к голове, стараюсь не сорваться. Им повезло… очень повезло… что я пацифист.

— Да сами и оцените. Что рассказывать? Мне нравится. Вам — не знаю.

— Хм. Эй ты! Чумазый!

Смотрю на самого бородатого, сидящего рядом с Аидом. Очень хочется ощериться и запустить в него когти. Убить — не убью, но запомнит он меня надолго. Тыкать темному эльфу — прямой путь к мучительной смерти, если только ты не один из нас и выше по званию.

«Путь барда тернист…» — слова всплывают в голове сами собой. Медленно расслабляюсь, понимаю, что надо держаться. Еще не так унижали.

— Ты баллады знаешь? Боевые чтоб, ну, там, про рыцарей, про масштабные сражения, али одни только цветочки-лютики в башке?

— Знаю, — отвечаю хмуро. Произношу слова через силу. По правилам он сейчас должен не сидеть и тыкать в меня грязным пальцем, а валяться в ногах и трепетать от ужаса.

Ладно. Закидываю мокрый ирокез назад и расправляю плечи. Рывком достаю из-за спины чехол с инструментом. Рывком расчехляю его.

Все с интересом смотрят.

— Будет вам баллада.

Кто-то чешется, кто-то сморкается, шебуршание и тихие переговоры мешают сосредоточиться. Но! Настоящий бард — выше всего этого. А потому, опустив голову, настраиваю инструмент, закрываю при этом глаза и вхожу в свой собственный ритм…

Что ж. Да грянет песня. И первый удар по струнам заставляет их замолчать.

Тишина в зале. Я захожусь в кашле, ибо всю песню орал так, что стекла звенели, а уши местами закладывало. Пара струн таки лопнули — нужны будут новые. Запасная струна есть только одна. Но! В глазах простых обывателей шок и медленно проступающее на его поверхности обожание.

Я достучался! До их черствых душ и занавешенного паутиной сознания. Я… я смог. Ибо я бард и никто больше. Бард с голосом, который может быть острым, как сталь, или мягким, как шелк. Оглядываюсь и сажусь на скамью. Тихие хлопки, медленно перерастающие в гром аплодисментов, бросают в жар. Меня бьют по плечу, по шее, обнимают, орут, что надо спеть еще раз и непременно так же! Смущенно улыбаюсь. Почему-то мне не противно, что меня бьет и обнимает чернь. Даже… приятно как-то. И если бы еще эти голубые глаза не смотрели так внимательно, я был бы и вовсе счастлив.

Потом исполняю им что-то про болотные цветы и утопленниц. Потом про дракона и принцессу, которая пела тридцать лет и три года, дабы дракон не проснулся (в итоге девушка сорвала голос и ее таки съели, но народ все равно проникся и за певунью выпили отдельно). Потом происходит что-то еще, но что — не помню. Зато помню, что меня посадили во главу стола рядом с Аидом (хоть я и сопротивлялся), дали выпить и наконец-то накормили. Я в итоге всех простил, согрелся и пришел в довольно хорошее расположение духа.

Нам выделяют один из домов на окраине. Он пустует, но к нашему приходу в камине разжигают огонь, и комната оказывается относительно протопленной. На столе, кстати, кастрюлька с пирожками.

Открываю дверь, оглядываюсь, оборачиваюсь к шагающему следом светлому и с грохотом ее закрываю. Где тут засов? Ага.

В дверь вежливо стучат.

— Э-э, Фтор, ты ничего не забыл?

— Нет.

Довольно оглядываю пару лавок, которые можно поставить рядом и постелить сверху шкуру из моего седельного мешка. Будет тепло и уютно. Не хуже, чем дома, скажу я вам. Даже круче. Ибо там отец за шкуру прибил бы, напомнил бы о благородном аскетизме и расстелил бы ее на собственной лавке.

— А я где ночую? — слышится из-за двери.

— Можешь переночевать у старосты. Он явно будет тебе рад.

— Не смешно. Фтор, впусти. Тут льет как из ведра, а я, кх-кх, кажется, слегка простужен.

Кошусь на дверь. Отец рассказывал о светлых эльфах как о существах изнеженных и к жизни слабо приспособленных: на земле спать не могут, пол пещеры кажется им слишком холодным и жестким… А если и впрямь заболеет? Впрочем, мне-то какое дело. Тем более что староста и впрямь будет ему очень рад.

— Прости, но темный эльф еще никогда не делил свой кров со светлым, — нахожу отговорку, изучая пирожки.

— Это не твой кров.

— Но и не твой. И вообще, ты извращенец!

Тишина.

— Боишься моих объятий? — ехидно осведомляется светлый из-за закрытой двери.

Пирожки как-то резко начинают казаться несъедобными и дурно пахнущими.

— Убью! — Стараюсь оставаться хладнокровным.

О боги, что бы сказал папа, если бы узнал, что меня преследует светлый, да еще и парень? А ничего бы не сказал. Аида — кастрировал бы, меня бы — женил в срочном порядке. После чего мой народ еще три столетия воевал бы с Вечным лесом, который просто не смог бы простить такого надругательства. Хотя… магическая кастрация не так уж и страшна. Наверное. Но в любом случае — это позор для мужчины.