Дмитрий Лебедев - Многоликое волшебство

Руффус вспомнил, что в причудливом орнаменте камней на венце действительно не хватало одного камня. Глядя на сиротливое ложе, напоминавшее пустую глазницу, он как-то спросил отца, почему бы не заполнить пустоту каким-нибудь камнем, мол, вся корона совсем по-другому смотрелась бы тогда, но отец почти в ужасе ответил, что делать этого нельзя. Помнится, его странная реакция очень поразила тогда принца, но теперь это становилось понятней.

— А где этот камень? — с интересом спросил Руффус.

— К сожалению, а может и к счастью, мне это не известно, — последовал сухой ответ, заставлявший задуматься о его правдивости.

Руффус, поняв, что на продолжение беседы в этом направлении рассчитывать не приходится, отпустил пару бессмысленных замечаний о погоде, мол, осень какая-то ранняя, похолодало некстати и прочая чепуха. Селкор отреагировал на эту перемену до удивления охотно и с явным облегчением поддержал пустопорожний треп. У принца так и свербело поделиться своим решением отправиться в ученичество, но как-то все было некстати, так что к моменту расставания он так и не облегчил себя признанием, а потому сразу же отправился в покои чародея.

Всякий раз, подходя к дверям комнат, принадлежавших Валерию, Руффус испытывал легкий столбняк, сопровождавшийся замиранием сердца. Он постоянно боялся застать того за какими-либо устрашающими занятиями, неподвластными человеческому пониманию, но только сегодня обратил внимание на то, что так ни разу и не застал. Однако, это внезапное прозрение ни в коей мере не сказалось на соблюдении установленного ритуала вступления в покои Валерия. Как всегда Руффус остановился и, постучав, дождался, пока Валерий сам подойдет к двери и, распахнув ее, пригласит пройти внутрь.

— С чем пожаловал, мой мальчик? — спросил чародей, всем своим довольным видом давая понять, что прекрасно знает ответ. Именно эта уверенность и заставила принца болезненно отреагировать на слова «мой мальчик», казавшиеся столь естественными еще вчера. Хотелось возмутиться, сообщить, что никакой он не мальчик и потребовать впредь его так не называть. Но отчего было это возмущение, как не от правоты Валерия? Разве не он подвел его к решению, искусно манипулируя чувствами Руффуса, оставив ему, по сути, свободу лишь в сроке принятия решения, так что выплескивать свое недовольство вовне — только еще раз расписаться в своей неправоте и незрелости.

— Я готов отправиться к отшельнику Странду, — как мог спокойно сообщил он, стараясь не вдаваться в подробности.

— И, естественно, — сам за него продолжил Валерий без тени вопроса в голосе, — полагая, что на самом-то деле тебе удастся убедить его встать на сторону Серроуса.

— Ну-у… — промямлил Руффус, — было бы глупо скрывать, что именно это я и попытаюсь сделать.

— Тогда, я скажу тебе только две вещи. Во-первых, не рекомендую предупреждать об этом твоего брата, а тем более советника Тиллия. Ничего хорошего из этого не выйдет. Во-вторых же, не отвергай, попробовав реализовать свой план, возможного предложения отшельника Странда об ученичестве. На то есть, как минимум, две причины: вряд ли у тебя будет другая возможность поучиться у настоящего мага, а совесть твоя может быть относительно спокойна, потому как Серроусу, скорее всего, не понадобится твоя помощь…

— Странно… — забыв о приличиях, перебил Руффус. — Примерно то же самое я слышал сегодня от Селкора…

Это замечание сбило Валерия с мысли. Он застыл на секунду, почесал бороду и продолжил менее уверенным тоном:

— У жрецов Храма Всех Богов свои пути познания, сомневаться в действенности которых не приходится. Несмотря на свою юность и малоопытность, Селкор, наверняка, знает, что говорит… Что он еще говорил?

— Что опасается грядущего… — неявной формулировкой Руффус хотел прикрыть содержание недавнего разговора, потому что не было ни малейшего желания делиться проблемами Селкора, но чародей не упустил возможности уточнить.

— А о церемонии коронации он ничего не говорил? Ну, там о выборе и просветлении?

— Ну… — теперь уже было глупо продолжать запираться, хотя желания передавать сказанное молодым жрецом, недавним, а может и настоящим, другом, не прибавилось, — в общем, он… не испытывал никакого просветления, за что себя и корит теперь…

— Корит он себя не за то, что не было просветления, — перебил Валерий, — а за то, что несмотря на это выбор был сделан… И правильно делает, — добавил после паузы, — что корит, хотя этого и мало, потому как никто не знает, кому и как теперь за это расплачиваться… — Руффус крайне удивился буквальному повторению формулировки Селкора, а чародей, помолчав, продолжил. — Ну, в любом случае, это лишний раз подтверждает мои слова. Если уж ты собрался, рекомендую не затягивать этого. Не отправиться ли тебе сегодня же? — Попытка ускорить события не могла не вызвать у Руффуса подозрений, но он заставил себя их отбросить. — Пожалуй, тебе лучше всего было бы, приказав приготовить коня, собрать все необходимое в дорогу, а я тем временем подготовил бы тебе кое-что от себя, чтобы облегчить путь.

Вихрем пронеслись дальнейшие слова, не оставив времени на их обсуждение. Детали того, что надо приготовить в дорогу, что брать не стоит, как одеться. Руффус чувствовал, что попал в какой-то иной временной поток, где невозможно поспевать за событиями. Единственное, что он успел прикинуть в уме — что словоохотливость и поспешность чародея вызваны желанием не упустить настроения принца. Куй железо пока горячо? Ну что ж, он не будет пытаться в чем бы то ни было перечить Валерию: в дороге будет время все обдумать и потщательнее подготовиться ко встрече с магом.

И выслушав весь внушительный монолог чародея, он отправился на конюшню, где приказал подготовить коня к прогулке. Затем поднялся в свои покои и приступил к сборам. Руффус сразу отложил сменное платье, меховой плащ и кольчугу, которая не попала в список Валерия, но выезжать без нее было как-то неуютно. Потом он достал небольшой кинжал, полученный от отца на пятнадцатилетие со словами:

— Никогда не расставайся с этой вещью. Это не просто клинок, но древнее оружие, принадлежавшее эльфийскому магу.

Что это значило на самом деле — не известно, но сомневаться в ценности кинжала не приходилось даже несмотря на тот факт, что принц ни разу не видел ни одного эльфа и склонен был полагать, что эльфы — существа мифические. Одного того, что клинок был памятью об отце, — вполне хватало. Прицепив к поясу его, а так же свой меч, он принялся собирать сумки, которые следовало приторочить к седлу. Собирая нехитрое дорожное снаряжение, он поймал себя на непреодолимом желании забрать с собой все свои личные вещи. Он брал попеременно то один, то другой предмет, вертел их в руках, перемещал из кучки в кучку, пытался запихнуть в какую-либо из сумок, а если он никуда не влезал, то долго с сожалением на него смотрел, прежде чем отложить в сторону. Для себя он это объяснял обязательностью взять с собой в неблизкий путь все необходимое, так как вернуться и прихватить что-либо, когда оно понадобится, вряд ли удастся. На самом же деле Руффус не желал себе признаваться, что боится что-либо оставлять из-за неуверенности в возможности скорого возвращения в замок.