Сергей Смирнов - Кто в замке король

И гадил только в свою «лоханку» (так мы это называли, от слова «лохань») — дурацкое пластмассовое изделие, которое жена купила специально для него в зоомагазине. При этом уверяла, что теперь не нужны никакие газеты, ни, тем более, песок.

Ну, это только в умах изобретателей подобных кошачьих биде газеты не нужны. В принципе, я знавал кота, который и на унитаз ходил по-человечески. Но в этот пластмассовый шедевр изобретателей-любителей кошек сразу не поверил. И правильно сделал.

Поскольку уже через неделю обнаружилось, что наш котик не прочь при случае пописать туда же, куда когда-то писала Василиса. А куда он, простите на ласковом слове, какал, для меня в первые недели вообще было загадкой.

Загадку, впрочем, я быстро разрешил (опыт-то у меня в этом смысле был довольно богатый): засохшее дерьмо обнаружилось под ванной, под кухонной мойкой, и на балконе.

Самым неприятным местом была мойка. Во-первых, чтобы под неё подлезть, надо было снимать нижнюю панель. А во-вторых, её сдвинуть было невозможно — трубы держали.

Но ко всему можно привыкнуть. Дочка с Чипом ладила. Я, в общем-то, тоже. Пытался пару раз провести «воспитательный» опыт — но жена так разоралась, что Чип описался прямо у меня в руках. Жена, естественно, заявила, что котёнок описался из-за того, что я до смерти перепугал несчастное животное, и что я вообще, в принципе, скотина и убийца. Да, она так и сказала. Я понял, что она почти верит всему тому, что говорит. Мне стало обидно, но доказывать что-то не приходилось: жена в таких случаях была непробиваема и к аргументам абсолютно глуха.

Теперь-то я понимаю, что мне с самого начала надо было сказать правду. Но тогда всё складывалось так, что правде этой она бы не поверила.

Правда же заключалась в том, что я не убивал нашу кошку. Не выставил ее на лестницу, не отнёс в подвал, не сбросил с балкона, наконец (жена, видимо, придерживалась одного из этих трех вариантов).

Кошка Василиса просто исчезла. Сама. Ушла неизвестно куда. Канула в бездну…

Жена могла думать как угодно, но я не любитель мучить кошек. Если и тыкал мордой — то за дело, и не больше одного раза. И не носом — нос кошачий штука тонкая, и требует деликатности. Скорее — щекой.

И бездомных кошек я всегда жалел. В детстве вечно таскал их домой, прятал от родителей в темнушке, на балконе, а то и у себя под одеялом. В результате заболел стригущим лишаем, на два месяца попал в больницу, где мне обклеили всю голову лейкопластырем. И я ходил в шляпах из газет, — эти шляпы самых разнообразных фасонов делал в больнице один дядька, тоже больной, из взрослого отделения. Кстати, я до сих пор умею делать из газет шляпы. Не только сомбреро и пилотки, но даже французские или польские кепи. Вот только цилиндры у меня получались неважно…

Короче говоря, кошка пропала без вести. И абсолютно без моего участия. Я тогда, вернувшись с работы, обыскал все самые укромные уголки, даже мойку сдвинул.

Ну, не стало Василисы, и всё. Мистика просто. Я теперь даже не уверен, что и балкон был открыт. Не помню. Кажется, всегда перед уходом на работу балкон закрывал.

И нигде её нет. Внизу, под балконом не видать. На лестнице тоже. Вечером вокруг дома обошёл, в подвальные окошки заглядывал. Звал её. Не дозвался.

Может быть, кошка так сильно переживала из-за перса, что каким-то хитрым образом покончила с собой? Но каким именно? Даже если, скажем, она утонула в унитазе — труба забилась бы.

Я хоть и выписался из больницы, но всё ещё болел. Ходил в поликлинику на уколы и процедуры. Днём сидел дома. И Чип был у меня по большей части на глазах.

Котёнком он оказался смышлёным. Знал своё место, по ночам не играл, любил только спать в разных местах. То в тапке уснёт, то за холодильником, то на игрушечном коте — огромном пушистом белом коте, который лежал возле детской кровати. А один раз, подлец, забрался на вешалку и уснул на моей шапке.

— Мама! Мама! — голос дочки был таким необычным, что я мгновенно проснулся. Мама завозилась, вскинулась, стала что-то говорить успокаивающее.

Дочка заплакала:

— Мне страшно!

Потом она легла к маме под бочок. Я слышал её шепот: она рассказывала свой страшный сон. Она рассказывала, а мама спала, а потом и я задремал.

И вдруг увидел их. Безглазые, они шли по подоконнику неторопливой колонной. Колонна казалась бесконечной. Вот из-за туч выглянула луна, и белый свет вспыхнул в затянутых бельмами глазах…

Меня словно подкинуло. Я протёр глаза: подоконник был пуст, если не считать цветочных горшков. Жена спала, у нее под бочком, свернувшись калачиком, спала дочка.

Я вытер со лба холодный пот, поднялся, стараясь не шуметь, пошёл на кухню.

Включил свет. Чипа на его подстилке не было.

Я закурил, вышел на балкон. Там было холодно, ветер быстро гнал по небу тучи, и они время от времени приоткрывали белый кошачий глаз… Тьфу ты! Конечно, это была луна. Обыкновенная луна, поскольку полнолуние ещё продолжалось.

Я уже докуривал, когда что-то мягкое ткнулось мне в ногу. Я посмотрел, но под ногами было слишком темно.

— Чип? Кис-кис!..

Я присел на корточки. Чипа не было.

Наверное, это просто ветер. Ветер коснулся моей голой ноги. Поёжившись, я бросил окурок в жестянку из-под кофе. В этот момент из-за туч снова выглянула луна, и на бетонный пол упали четыре тени.

Я замер. Поднял глаза — и в самый последний момент, перед тем, как скрылась луна, увидел силуэты кошек, тесно, как воробьи, сидевших на парапете балкона.

Вернувшись в спальню, я взял одежду и тихо вышел, плотно прикрыв за собой дверь. На кухне оделся, накинул куртку, и снова вышел на балкон.

Было часа два ночи. Ветер слегка стих, но облака по-прежнему неслись по небу, быстро, как в кино при рапидной съемке.

У меня большой балкон. Я присел на мешки, стопкой лежавшие в углу, так, что с одной стороны у меня оказалась кирпичная стена, а с другой наполовину полный мешок с картошкой. Я прятался, да. Я знал, что у кошек не слишком хорошее обоняние: запах пыльной мешковины, сырого бетона, известки, кирпича дезориентирует их.

И к тому же они были слепыми.

В руке у меня была достаточно крепкая палка с полметра длины — остаток от моих ремонтных потуг.

Наверное, я задремал. В куртке было тепло, к тому же я надвинул на лоб капюшон, и мне было почти уютно. Я даже вытянул ноги и, глядя на кромку парапета, ждал неизвестно чего. Внизу было темно. Выше парапета бежали сырые грязно-серые облака. Облака, кажется, редели, потому что постепенно становилось светлее.

Когда я открыл глаза, внезапно почувствовав шорох, было уже поздно: четыре тени мелькнули почти рядом со мной — я мог бы достать их рукой, если бы не задремал. Мелькнули — и растворились. Исчезли, хотя исчезать им, вроде бы, было некуда. Кроме разве что кирпичной стены.