Дарья Семышева - Хранительница

Тут я уловила за деревьями скрип телеги (не знаю, как скрипят телеги, но думаю, что именно так). Дорога была жутко извилистая, и поэтому я увидела телегу, только когда она выехала из-за ближайшего поворота. Ее тянула, на мой неискушенный взгляд, довольно хиленькая лошадка. Сама телега была наполовину заполнена какими то мешками и тюками. Возница был щупленьким мужичком с вислыми рыжими усами. Его лысина вспыхивала в редких лучах солнца. Дождавшись, когда он поравняется со мной, я ловко запрыгнула в телегу. Мужичок вздрогнул, натянул вожжи и повернулся.

- Ты кто будешь?

- Я? – от неожиданности я растерялась.

- Ну не я же! – кажется, у мужичка имелось хорошее чувство юмора.

- Я тут заблудилась немного… Не подвезете до деревни?

- Чего ж не подвезти. А ты не разбойница случаем?

- Нет, я магичка.

- Чего тогда дорогу то не нашла своим чародейством?

- Я только учусь. У меня практика после первого семестра.

- А. Ну-ну. Садись вон на те мешки, там картошка. – я уселась на предложенные мешки. Удобства были, мягко говоря, не очень. Но подумав, я решила, что лучше сидеть на твердой телеге и ехать, чем топать пешком неизвестное количество времени. Уговорив таким образом свой организм, я попыталась поудобней устроиться на своем неудобном ложе. А возница, тем временем, оказался весьма болтливым человеком. Злорадно подумав, что болтун – находка для шпиона, я спросила:

- А что, дяденька, не знаете, как из вашей деревни к ближайшему крупному городу выехать?

- Отчего ж не знать. По тракту прямо, у развилки налево по Липкиному Большаку через ихнюю деревню. А там, считай, уже и ворота Атта-кара видны. – честно говоря, что это за Атта-кар, я понятия не имела. Но не говорить же этому мужику, что я в этом мире недавно и не знаю ни одного города.

- Спасибо, дяденька. А переночевать у вас там где-нибудь можно?

- У нас корчма есть хорошая, как раз для тебя.

- Почему? – полюбопытствовала я.

- «Приют чародея» называется.

- Да. Точно. - я улыбнулась. Значит, здесь не только у эльфов магия развита. Люди тоже кое-что умеют. Про первый семестр я тогда сказала наобум. До конца дороги мы хранили молчание. Я – потому что погрузилась в размышления о своей нелегкой судьбе, возница – из-за моего молчания.

Я вынырнула из своих мыслей, только когда возница потряс меня за плечо.

- Эй, девка! Приехали. – я повела плечом, стряхивая его руку, огляделась и сказала строгим нравоучительным тоном:

- Во-первых, я вам не девка, а девушка. А во-вторых, я не вижу корчмы. – мужик как то странно хрюкнул, сглотнул и более почтительным тоном сказал:

- Корчма в конце улицы, не пропустите.

- Спасибо, дяденька. – вернулась я к обычному тону разговора. Мужик сразу как-то расслабился, даже вздохнул. Я легко спрыгнула с телеги и направилась в указанном направлении, попутно оглядываясь вокруг. Дома были все добротные, с яркими резными наличниками и цветастыми занавесками. Тут в конце улицы я заметила искомое заведение с вывеской, изображавшей человека в алом плаще с рыжим пульсаром в руке. На заднем фоне виднелась хибара, призванная, видимо, изображать этот самый приют. Я прибавила шагу и с удивлением услышала своим обостренным слухом знакомую песню, которую, судя по всему, пели в корчме.

Этот праздник у эльфов называется «Son dot’ta henna», то есть пробуждение дитя солнца. В этот день все эльфы приходили на западный берег озера, садились на траву и ждали. И когда солнце уже готово показаться из-за горизонта, между больших зеленых листов из нее поднимались белые бутоны. В этот момент эльфийские чародеи и начинали творить волшбу. Они погружали подушечки пальцев в воду, и от них по воде расходилась радужная рябь. Достигнув бутонов, маленькая радуга обвивалась вокруг него и медленно таяла, впитываясь внутрь. Бутон начинал светиться собственным чарующим светом. И когда солнце показывалось из-за горизонта, на воде появлялись маленькие звезды. Это распускались напитанные магией водяные лилии. Каждый белый лепесток светился серебряным светом, а середина пылала нестерпимым золотым.

И тогда эльфы начинали петь. Это было что-то дивное, музыкальное и невыразимо прекрасное. Я раньше как-то не думала об эльфах как о чем-то возвышенном. Ну да, красивые, даже очень. Ну, уши острые. А в общении – как обычные люди. Я даже тогда немного разочаровалась. Но сейчас… Я стояла и не могла пошевелиться, так невероятно прекрасно звучали голоса. После конца песни Маль приводила меня в себя целых пять минут. А ближе к вечеру молодежь превратила торжество в гулянку. Уж там то я не стояла столбом, а принимала непосредственное участие. Мы с Маль обежали почти весь лес, поколдовали почти над каждой клумбой возле каждого дома (после этого росшие там цветы невозможно было узнать, однако выглядели они так же прекрасно). И все это мы делали под действием чудесных эльфийских медов, настоянных на травах, однако действующих не хуже гномьего самогона (правда, одного нужно было выпить два бочонка, а другого – одну кружку). Закончилось это тем, что Дункан с отрядом Стражей прочесывал весь лес в Цитадели, но, разумеется, безрезультатно, так как мы давно уже заползли в свои кровати и сладко спали. К его чести нужно сказать, что он догадался проверить наши кровати и, разумеется, не стал нас будить. Правда, утром нам так досталось, что лучше бы мы в лесу остались ночевать…

Сейчас я шла, снова очарованная дивной песней. Тогда я попросила Маль, чтобы она помогла мне ее выучить. Та сначала отпиралась, но потом сдалась и стала медленно говорить слова песни с таким страдальческим видом, словно выдавала важную государственную тайну. Сначала обучение шло со скрипом, но потом все пошло лучше и теперь эта песня прочно обосновалась в глубинах моей памяти. Маль мне тогда объяснила, что в общих чертах песня переводится как хвалебный гимн солнцу и его дитя – водной лилии. Я открыла дверь корчмы, но меня никто не заметил. Все смотрели на певца. Я тоже посмотрела на него, и очарование песни сразу спало. Не потому что певец страшный, нет. Просто у меня зачесались руки хорошенько ему вмазать. А как иначе? Я, понимаете ли, летаю, надрываюсь, потом ищу его, а он, поганец, тут сидит, песенки распевает. Разумеется, я не стала портить людям удовольствие и не стала бить его сразу. Я подождала, пока он закончит, подошла и влепила звонкую пощечину.

- За что? – Элодса захлопал безупречно честными глазами.

- А то! Убегать поменьше будешь! - я уперла руки в боки и стала буравить его гневным взором, пока откуда-то из-за спины не раздался густой бас:

- Слышь, девка, ты за что его так, а? Ведь хорошо пел! – я повернулась, собираясь сказать пару ласковых тому, кто посмел меня перебить, и уткнулась взглядом в чью-то могучую грудь. Откуда-то сверху продолжали говорить, а я подняла голову выше, потом еще выше, потом еще, и узрела густую каштановую бороду, пышные усы, простоватое лицо и на удивление проницательные глаза. К моей чести сказать, я не оробела. Может, только чуть-чуть. По привычке, перед грубой силой.