Джордж Мартин - Ночь В Доме У Озера

Оба бродяги похотливо оглядели Лирианн, прикидывая, можно ли с ней поразвлечься. Жабообразный даже выдавил слабую улыбку. Лирианн знала правила игры. Сняв шляпу, она кивнула им и направилась к их столу. Цветные карточки были разложены по его грубой деревянной поверхности, рядом с остатками остывшего и чрезвычайно неаппетитного мясного пирога.

— Во что вы играете? — спросила она, сама невинность.

— Пеггота, — ответил жабообразный. — Знаешь такую?

— Нет, — ответила она, — но буду рада сыграть. Вы меня научите?

— С удовольствием. Присаживайся. Я — Чимвазл, часто именуемый Доблестным. А мой друг известен как Рокалло Упирающийся.

— Устрашающий, — поправил крысолицый, — и я Принц Рокалло, если позволите. Трактирщик где-то поблизости. Хочешь выпить, девочка?

— Не откажусь, — ответила она. — Вы волшебники? Вы выглядите как чародеи.

Чимвазл пренебрежительно махнул рукой.

— Твои глазки не только красивые, но и зоркие. Я знаю парочку заклинаний.

— Например, чтобы молоко скисало? — предположил Рокалло. — Его многие знают, да только действует оно дней через шесть.

— И это, и еще множество, — похвастался Чимвазл, — одно могущественнее другого.

— А мне вы покажете? — спросила Лирианн, затаив дыхание.

— Возможно, когда мы узнаем друг друга получше.

— О, пожалуйста. Я всегда мечтала увидеть настоящее волшебство.

— Магия добавляет остроты пресным хрящам жизни, — ухмыляясь, провозгласил Чимвазл, — но я не собираюсь разбрасываться чудесами перед этими лампкинами и пунерами вокруг нас. Когда мы останемся одни, я покажу тебе такое волшебство, какого ты еще не видела, пока ты не завопишь от радости и восторга. Но сперва выпьем немного эля и сыграем партию или три в пегготу, чтобы разогреться! Какие будут ставки?

— О, я уверена, вы что-нибудь придумаете, — ответила Лирианн.

К тому времени, когда Моллокос Меланхоличный заприметил Дом у Озера, раздутое солнце садилось, замедляя свой ход, опускаясь на западе, в точности как жирный старик, садящийся в свое любимое кресло.

Тихо бормоча на языке, на котором никто из живущих не говорил с тех пор, как Серые Чародеи отправились к звездам, волшебник приказал остановиться. Трактир у озера выглядел весьма заманчиво на первый взгляд, но Моллокос был подозрителен и давно усвоил, что вещи не всегда такие, какими кажутся. Он пробормотал короткое заклинание и поднял эбеновый посох. На конце его был хрустальный шар, внутри которого смотрел по сторонам большой золотой глаз. Ни одно заклинание или иллюзия не могло обмануть Глаз Истинного Зрения.

Лишенный иллюзии, Дом у Озера оказался побитым непогодой и серым, в три этажа высотой и странно узким. Он изгибался в стороны, как пьяный червяк, к двери поднималась кривая лестница из плитняка. Ромбовидные окна из зеленого стекла светились на покрытом гнилыми пятнами фасаде, с крыши свисала разросшаяся плесень. Озеро позади трактира было непроглядно черным и пахло гнилью, маслянистая вода с пятнами затонувших деревьев зловеще бурлила. С одной стороны виднелась конюшня, развалившаяся настолько, что даже деоданды вряд ли согласились бы туда войти.

Знак у подножия лестницы, ведущей в трактир, гласил:

ДОМ У ОЗЕРА

Славимся своими шипящими угрями

Правый передний деоданд заговорил.

— Земля умирает, и солнце скоро погаснет. Здесь, под этой гниющей крышей, подходящее место для Моллокоса, чтобы провести вечность.

— Земля умирает, и солнце скоро погаснет, — согласился Моллокос, — но если конец застанет нас здесь, я проведу вечность, сидя у огня и наслаждаясь блюдом из шипящих угрей, пока вы дрожите, стоя во тьме и холоде, глядя, как части вашего тела протухают, гниют и падают на землю.

Поправив драпировки на Мантии Грозного Облика, он взял свой длинный эбеновый посох, сошел с паланкина, ступил на заросший травой двор и начал подниматься по ступенькам.

Дверь наверху распахнулась. Вышел человек в заляпанном подливой переднике, маленькое подобострастное существо, которое могло быть только трактирщиком. Сбежав вниз, по пути вытирая руки передником, он, наконец, разглядел Моллокоса как следует, и побледнел.

И неудивительно. Лицо Моллокоса под Мантией Грозного Облика было белым, как череп. Глаза были глубоки, темны и полны печали. Нос загибался крючком книзу; губы были тонкими и суровыми; руки — большими, выразительными, с длинными пальцами. Ногти на правой руке были окрашены черным, на левой — алым. Длинные ноги прикрывали полосатые панталоны тех же цветов, заправленные в высокие сапоги из гладкой кожи гру. Волосы также были черно-алыми, смесь крови и ночи, голову венчала широкополая шляпа из пурпурного бархата, отделанная зеленым жемчугом и белыми перьями.

— Устрашающий сэр, — сказал трактирщик, — эти… эти деоданды…

— … не побеспокоят вас. Смерть ослабляет даже их дикий аппетит.

— Мы… мы нечасто видим чародеев в Доме у озера.

Моллокоса это не удивило. Раньше на умирающей земле было полно чародеев, но в последние дни даже магия увядала. Заклинания становились все менее могущественными, сами их слова было все сложнее осознать и удержать. Гримуары в древних библиотеках рассыпались в пыль, их защитные заклинания угасали, как догорающие свечи. И вместе с волшебством уходили волшебники. Некоторые стали жертвами собственных слуг, демонов и сандестинов, когда-то исполнявших каждую их прихоть. Других выследили теневые мечи или разорвали на части толпы разъяренных женщин. Самые дальновидные ускользнули в иные времена и пространства, и их огромные, продуваемые ветром жилища исчезли, как туман перед рассветом. Сами их имена стали легендой: Мазириан-Маг, Туржан Миирский, Риальто Великолепный, Загадочный Мамф, Гильгад, Панделум, Ильдефонс Восприимчивый.

Но Моллокос остался, и собирался оставаться здесь и дальше, пока не выпьет свой последний бокал вина, наблюдая, как солнце заходит в последний раз.

— Перед тобой — Моллокос Меланхоличный, поэт, философ, архимаг, некромант, знаток забытых языков и гроза демонов, — сообщил он съежившемуся перед ним трактирщику. — Каждый уголок умирающей земли известен мне. Я собираю удивительные артефакты, которым сотни веков, перевожу рассыпающиеся свитки, которые никто другой не может прочесть, общаюсь с мертвыми, восхищаю живых, внушаю страх слабым и благоговение непросвещенным. Моя месть — холодный черный ветер, моя милость — тепло золотого солнца. Законы и правила, которым подчиняются низшие люди, я отбрасываю, как странник пылинку с плаща. Нынче вечером я оказываю вам честь обслужить меня. Никаких особых церемоний не требуется. Меня устроит ваша лучшая комната, сухая, просторная и с пуховой периной, а также ужин. Подойдет хороший кусок кабанины с любым гарниром, который может предложить ваша кухня.