Феликс Эльдемуров - Тропа Исполинов

Площадь ждала. Как-то, постепенно, стало очень тихо. Только было слышно, как время от времени щёлкает копытом о брусчатку чья-то беспокойная лошадь.

- Вр-ремя верить, время петь! - неожиданно глубоким и низким, грудным голосом произнесла Мирина, -

- И окна распахнуть,

И двери отпереть!

Пусть Надежда солнечным лучом

Нам дорогу освещает впредь!

И замерла на время площадь... И что-то изменилось в лицах солдат.

Голос Правды,

Голос-гром!

Тобой пробуждены,

В дорогу мы идём,

Ты должен сильным стать теперь,

Чтобы слабым не стать потом!

Где-то в глубине строя всадников взял в руки палочки литаврист, и мембрана его барабанов отозвалась в такт песне. Припев песни один за другим подхватывали люди. Мгновение - и она, усиленная тысячами голосов, как ночная буря загрохотала над восставшим городом:

Время верить, время петь!

Одним дыханьем жить,

Глаза в глаза смотреть,

Мы на этот свет приходим, чтоб

Вольно жить и вольно умереть!

Утром тех, кто ещё спал, пробудили удары набатных колоколов. На площадях и улицах в огромных котлах варилась мясная, с чесноком похлёбка - для тех, кто возводил укрепления, чинил оружие, для всех, кто замерзал или был голоден. В жирной копоти и пламени факелов и фонарей, в перезвоне молотков, в скрипе повозок и мерном шаге вооруженных колонн, столица Тагэрра-Гроннги-Косса готовилась к обороне.

Часть III

Одним человеком больше

Глава 10 - Человек с тысячью имён

Прищур безжалостный бойниц,

Безмолвье губ,

Безличье лиц

И - щебет птиц...

Паденья яростный размах,

И тонкий ветра свист в ушах,

Огонь и прах...

Из красно-каменных руин

Не встанет прежний исполин

В мечах вершин.

И будут листья в нем шуметь,

И виноград по стенам зреть,

И птицы петь.

Но позабыт, заброшен сад,

Дичает старый виноград,

И тополь - хром.

Но, кровью щедрою пьяна,

Ползет, ползет, ползет война

Из дома в дом.

Из нас такая гордость прёт,

Что сам Господь не разберёт -

Кто прав, кто нет.

И каждый сам себе закон,

И сам собою упоён,

И лжёт в ответ.

Нам безразлично с вышины -

Что там за возгласы слышны

Из-под стены.

На десяти засовах дверь,

Мы в лютых карликов теперь

Превращены.

Что толку, коль не меч, не плуг -

Песчинки валятся из рук,

Что чести - нет,

Что меч дрожит на волоске,

И скоро волны

на песке

Залижут след...

"Апокатастасис"

1

Маг должен спать много. Тем более, после трудной работы.

Тинч проспал всю ночь и весь день.

Следующей ночью он перетащил через забор и отнёс два мешка картошки в место под названием Гнилая Лужа. Там, на островке среди болота, где всё поросло гладкоствольным дроком и плакучими ивами, он поставит шалаш.

Он проспит день в сарае, следующей ночью переправит мешки с яблоками и совсем освободится и от дома, и от опасности быть узнанным.

Впрочем, в полдень он проснулся оттого, что сон не мог заменить еды. Не помогло и то, что он из последних возможностей затянул ремень. Желудок требовал, кишечник бунтовал, и Тинч, перебравшись через забор, направился в город.

Пустынные улицы - это сейчас-то, в самую пору весенних ярмарок! - не удивляли его. Он старательно уклонялся от встреч с солдатами - почти всегда нетвёрдыми на ногах, сыто рыгавшими, густо сплевывающими после курения сигар. Балахонщиков что-то не было видно... Из размышления его вывел легкий удар по плечу.

- Привет, Тинчес! А я тебя вчера видел.

Имя этого мальчика было Пекас, а прозвище Зевака. Дом Зеваки-Пекаса был на том берегу реки, неподалеку от шлюза, совсем рядом с ивами.

И зимой, и летом Пекас ходил в одной и той же шерстяной шапочке с огромным козырьком, постоянно надвинутым на глаза - это чтоб придать лицу таинственность. Ему, по-видимому, доставляло удовольствие делать вид, что он постоянно от кого-то прячется. Повсюду у него были "тайны", в развалинах старых домов мерещились клады... впрочем, по городу существовало немало местечек, куда можно было бы укрыться и вдосталь наиграться в пиратов или разбойников. Если б в кое-каких из них и в самом деле нашёлся клад, никто б не удивился, и в первую очередь не удивился бы Зевака-Пекас.

Его главным правилом было знать всё и обо всех. Правда, с Тинчем они видались редко, но всякий раз в лице Пекаса Тинч невольно получал самого благодарного и - самого надоедливого слушателя, ибо Пекаса занимало буквально всё - и то, какую пищу предпочитают матросы, и как сшивают паруса, и каким галсом лучше ходить против южного ветра...

Оказалось, что на днях Пекаса каким-то ветром занесло прямо к дому Даурадеса. Да, да, он видел, как Тинча вышвырнули за ворота его собственного дома! Он тогда ещё хотел подойти, но побоялся, что Тинч с досады надаёт ему тумаков.

- У тебя такое лицо было! Такое лицо!

У меня оно и сейчас не лучше, подумал Тинч.

- Тинчи, а ты приходи на маяк. Помнишь, туда, где когда-то стоял ваш дом. Там один дядька завёлся, здоровенный, он ребят на посохах драться учит. Чтобы в случае чего, можно было накостылять по шее всем этим "стадникам".

По словам Пекаса выходило, что таинственный "дядька" собрал на развалинах маяка с десяток ребят и девчонок. В эту стаю принимали всех - и имеющих крышу над головой, и бездомных. Днем они были предоставлены сами себе, а ближе к вечеру собирались вместе и делили у костра то, что удавалось раздобыть за день. Те, кому некуда было идти, ночевали там же, в развалинах.

- Гм, а он, случаем... не...? - засомневался Тинч. За время скитаний ему случалось видеть разный народ. Были и те, кто вот также собирал ребят или организовывал "приюты". И слишком часто на его памяти судьбы девочек и мальчиков из таких "стаек" складывались отнюдь не благополучно...

- Не, он не такой. Там и про тебя знают. Это ты позавчера вечером избил в Детской пещере шайку Гоби Волосатого?

Тинч виновато улыбнулся:

- Ну, я... А он был волосатый? Я что-то не заметил... Как его звать, твоего дядьку?

Пекас замялся.

- По-всякому. Кто как. У него имён много. Не меньше тыщи. Зовут чаще... Отшельником. Да, Таргрек-Отшельник, кажется...

Пекас-Зевака спешил на площадь и звал Тинча с собой.

- Там сейчас такое творится! Ууу!

2

В переулках, ведущих к соборной площади небольшими группками скучали келлангийские солдаты, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками. Поблизости от одной из этих группок, на мостовой совокуплялись две собаки, и один из солдат доходчиво объяснял приятелям все подробности этого занятия. Псины, не иначе, сбежали из какого-нибудь чаттарского двора, потому как всех бродячих собак в Коугчаре переловили зимой.

На подходах к самой площади келлангийцев не было. Оттуда раздавалось пронзительное:

- Братие тагркоссцы! Собрал я вас сюда не в радости, а в глубоком горе! Новая злая беда обрушилась на нашу несчастную родину! Изменники и негодяи захватили нашу столицу, великий и священный город Дангар!