Феликс Эльдемуров - Тропа Исполинов

Скажи теперь, от кого из нас больше пользы?"

Задумался Бальмгрим.

"Наверное, ты прав, - ответил он, - и беда моя в том, что безрассудно творя добро, я забыл помочь людям понять, что Бог истинный помещается в них самих, и что каждый из них сам себе и храм, и крест, и свеча, и чаша... Хорошо, теперь я попробую хотя бы научить людей тому, что умею сам. Пусть они сами, добывая в поте лица необходимое для жизни, узнают настоящую цену и хлебу, и молоку, и новой одежде, и крыше над головой".

И стал он учить людей: как самим строить большие и малые корабли, как ходить морем до берегов Анзуресса и далее, а тех, кто оставался на берегу - как обжигать кирпич и тесать камень, как возводить города, как прокладывать дороги и сажать деревья, ткать одежду и водить стада на высокие горные пастбища.

Увидал такое Хайяк, обрадовался:

"Теперь я вдвое больше дани соберу с этих людишек!"

Тинч помолчал, будто прислушиваясь к чему-то, что происходило далеко за стенами дома. Полоска света померкла между ставнями, льдистые хлопья снова шуршали и бились в закрытое окно. Потрескивал тростник в печи. Таппи слушал завороженно, даже перестав похрустывать зубочком чеснока, что стащил из косицы за печью. Интересно, что в этих краях чеснок совсем не злой, а сладкий. Хотя и паху-учий...

- Но не тут-то было! - продолжил Тинч весело. - Добро, что когда-то доставалось даром, люди добывали теперь своими руками, а заработанный кусок всегда слаще дарового.

"С чего это, - сказали они, - мы станем отдавать тебе, Хайяк, то, что заработано? Ведь оно к нам так просто с небес не свалилось и не свалится. Хотя, если ты больной или немощный, мы, так и быть, уделим тебе сколь-нибудь из наших запасов..."

Злобно вскрикнул Хайяк, отшвырнул поднесённые дары и умчался прочь. Решил он напакостить людям, а для того - поссорить их между собой. И брату насолить заодно.

Вернулся-таки он к людям и, прикинувшись посланником, объявил:

"Недоволен вами Бальмгрим. Никто из вас даже спасибо ему не сказал за науку".

И велел он понастроить по земле храмов, где бы имя Бальмгрима произносилось как имя Бога. Нет Бога кроме него, и кто говорит иное - неблагодарные твари и враги, место которым в зловонной яме. Они бормочут под нос молитвы, но кто знает - какие? Они молятся дома, не принося положенного в храмы. Кому они молятся и чему поклоняются?

Были те, кто слушали его. Были и те, кто усомнился, а тому ли учил их сам Бальмгрим. И закипела вражда, и запылали огни, и полились реки крови... И появились такие, кто стал проклинать и Бальмгрима, и самого Бога, и стали почитать более всех Хайяка - врага человеческого.

Только узнал про это Бальмгрим.

"Погодите-ка, вы, люди, - говорит он. - Посмотрите. Разве те, с кем вы собрались биться, не такие же труженики, как и вы? Разве не добывают они в поте лица свой хлеб? Разве не страдают, как и вы, от засухи, непогоды, болезней? Разве не любят, как и вы, своих матерей и отцов, сестёр и братьев, разве не готовы жизнь отдать за своих детей, разве не любят они землю, что нас носит, кормит, даёт жизнь и принимает в себя по смерти? Так чем они отличны от вас? Неужели им, как и вам, не хотелось бы жить в мире со всеми, и особенно с вами, своими соседями, на чью помощь они всегда полагались и кому всегда сами были готовы помочь?.."

Голос Тинча прервался. Несколько минут он молчал, переводя дыхание и покусывая губы.

- А потом что было? - решился напомнить Таппи. Взобравшись с ногами на лежанку Тинча, он прижался к нему как котёнок и жадно, почти не дыша, слушал рассказ.

- Потом... - вздохнул Тинч и обратился к книге. - Так оно и выходило.

Только разбудит где-нибудь войну Хайяк, так сразу же спешит на помощь людям Бальмгрим. Опомнятся люди, перестанут истреблять и жечь друг друга, а Хайяк уже в другом месте стравливает их между собой. И вновь спешит Бальмгрим уладить людские споры. Да только ведь это ему не в тяжкий труд, а в светлую радость. Всё ему нипочем! До того загонял злого брата, что тот и ног не таскает. А Бальмгрим такую жизнь на земле устроил, что никто и никогда не видывал. Корабли по морю ходят, стада в горах пасутся, и пчёлы летят за взятком, а люди знай снимают урожай за урожаем, дружат, радуются и с ними радуется Бальмгрим-удачливый.

- И тогда, - вполголоса продолжил Тинч, почти не заглядывая в книгу, - злой Хайяк волшебством и хитростью подстроил так, что когда Бальмгрим был один, далеко в море, в сеть к нему попался большой кальмар. Когда Бальмгрим нагнулся, кальмар полез вверх по его руке. Щупальцами притянул к мачте и укусил за шею. Вот сюда...

Хайяк хохотал, глядя, как мучается ненавистный брат. И тогда великий Ниорд, Хозяин Моря прикосновением жезла превратил Бальмгрима в могучий и свежий северо-восточный ветер, а ветры не чувствуют боли.

А Хайяк с тех пор стал коварным и душным юго-восточным ветром. Это его злая сила срывает с домов крыши и топит на рифах корабли. Зато, когда приходит Бальмгрим, над нашим берегом рассеиваются тучи, в заливе появляется рыба, а морякам открывается дорога в далекий благодатный Анзуресс...

- Наши тоже собираются на Анзуресс, - вспомнил Таппи. - Папа вчера сказал, что ему позарез нужны руки, и что он с тобой поговорит. Ты как, пойдёшь или останешься?

Тинч отрицательно качнул головой и открыл было рот, но не успел ответить.

Три тяжких удара - таких, что застонали в петлях засовы - обрушила снаружи на дверь чья-то тяжёлая рука. Таппи, вскочив с лежанки, затопотал босыми пятками за перегородку. Но там на него прикрикнули и он, сконфуженный, вернулся обратно.

4

Гриос опустил у крыльца свою ношу, поднялся по ступенькам и ударил кулаком в дверь.

- Открывай, инта каммарас! - закричал он. - Открывай, чёрт солёный!

У ног его привалился щекой к ступеньке светловолосый парень в куртке городского рабочего. Трехцветная лента, отпоровшись от воротника, прилипла к глубокой царапине на виске. Внешне его можно было принять за сторонника одной из тех мятежных партий, что более года будоражили весь такканский берег от Бодариска до Маллен-Гроска. Пуля пропахала кожу на виске, глаза закрыты, но сердце бьётся. Живуч, мерзавец, думал Гриос, перенося контуженого к дому у дороги. Благодари богов, что мозги не вышибло...

Следом за Гриосом к крыльцу настороженной походкой приближалась вороная.

- Ага! Явилась, желтозубая! - приветствовал ее гвардеец. - Когда хозяин сам всю работу сделал, перед ним и задом повертеть можно? А то, что у хозяина спину ломит и башка не ворочается - не твоя печаль? А, Варрачуке?

Этим именем чаттарские пастухи называют чёрную сколопендру - страшную ядовитую сороконожку, что обитает в скалах.

Помяв ладонью затылок, он тяжело опустился на крыльцо и привычно полез в карман - за трубкой.