Елена Хаецкая - ОЗЕРО ТУМАНОВ

— Куда они направляются, Эсперанс, ты знаешь? — спросил Ив.

— Да, — ответил тот. — Знаю. Они идут в Кале.

С того дня корабли больше не скрывались от взора Ива де Керморвана. По целым дням он сидел на берегу, иногда один, иногда с Эсперансом, и смотрел, как во мгле, одетые ветром и морозной влагой, идут призрачные суда. Случалось ему улавливать голоса, доносившиеся с палуб. Бывало и так, что он даже различал человеческие фигурки: в «вороньем гнезде» на мачте, у штурвала на корме. Но ничьих лиц рассмотреть он не мог.

Шли они всегда только в одном направлении. Сир Ив начинал уставать от их нескончаемой череды, но и оторвать от них взгляд был не в состоянии. Его тянуло на берег, едва лишь он открывал глаза в своей старой спальне.

Зима заканчивалась долго, но вот однажды небеса, словно и они были утомлены ожиданием, разверзлись и обрушили на Керморван ливень. Потоки небесной влаги сорвали с веток последние уцелевшие после осени листья, взломали лед и смыли снег; наутро мир оказался залит жидкой грязью, и солнце, торопливо поднявшись на небо, принялось высушивать ее. Уже к середине дня вокруг парило, и поначалу бурные ручьи начали входить в пристойные русла и делаться все более прозрачными.

Наступила весна.

И тогда пропали из виду призрачные корабли. Несколько дней Ив провел на берегу в ожидании — не появится ли еще один; но все было тщетно. Призраки перестали быть видимыми. На третий день, впрочем, сир Ив радостно вздрогнул, когда из-за горизонта показался наполовину съеденный туманом парус. Но по мере приближения корабля у Ива возникали и росли сомнения. Нет, то был не призрак — в Керморван пришло из Англии судно, груженное зерном.

Гости прибыли в замок Керморван под вечер. Ив спал; Эсперанс никому не позволил тревожить молодого господина, и сам вышел встретить новоприбывших.

Замковый гарнизон состоял сейчас из полутора десятков местных солдат, а командовал ими капитан Эсперанс, который был чудовищем.

Новоприбывший назвался Фомой, человеком и крестником графа Ричарда Уорвика. С ним были трое — два лучника и копейщик; эти помалкивали и держались за спиной у всадника, поскольку Фома был их господином.

Все четверо выглядели уставшими после дороги, но не более того; никакая явная примета не указывала на то, что они побывали в сражении или в какой-либо иной леденящей кровь переделке. Однако с тех пор, как Эсперанс начал превращаться в чудовище, чутье у него обострилось, и он легко уловил запах пережитой опасности и грядущей угрозы, и особенно так пахло от волос Фомы.

Этот Фома был высокий и костлявый; руки и ноги его казались длиннее, чем требовалось. На вид ему было лет двадцать, может, и меньше. Его широкоскулое лицо легко краснело. Темные волосы, густые и жесткие, слегка вились; серые глаза с желтыми искорками вокруг зрачка глядели на мир с дерзостью и любопытством.

«Пестрые глаза, — подумал Эсперанс, — признак красоты, змеиного характера, любви к переодеваниям, включая переодевание в девицу, склонность навещать чужих жен; а еще доброе сердце и дурную репутацию».

По желтым пятнам в глазах Фомы Эсперанс понял, что того ожидает беспокойная жизнь, и на миг пожалел его, а пожалев сказал:

— Пусть ваши люди, сир, устраиваются с людьми сира Ива, а вас я проведу в хорошие покои и распоряжусь об ужине.

— Мне бы просто… лечь, — выговорил Фома и начал крениться в седле.

С тех пор, как замок Керморван возвратился в реку обычного житейского течения, возникла там и потребность в лекаре. Но поскольку люди в Керморване болеть, а паче того выздоравливать не умели, лекарей они страшно боялись, считая их всех колдунами. Если исцеление больного почему-либо не наступало, оставшиеся в живых больные пытались убить врачевателя, полагая, что таким образом добьются желаемого. По этой-то причине крестьян не лечил никто, а в замке пользовал Эсперанс.

Фому перенесли в большой зал, где висели гербовые щиты, и уложили на широкую скамью. С него сняли плащ, кольчугу и одежду, оставив в одной рубахе. Люди Фомы устроились у стены, не сводя глаз со своего господина, который сделался бледен и немыслимо костляв, словно исхудал до состояния полускелета за несколько минут и оттого ослаб свыше всякой меры.

Прибежали прислужницы с кувшинами воды, с тазиками и полотном для перевязки. Все они были немолодыми и некрасивыми, и Фома, хоть и помирал от потери крови, успел это заметить своими хитрыми желто-серыми глазами.

Эсперанс же ловко содрал с Фомы старую повязку и наложил новую, от которой Фоме было и больно, и спокойно; она и мешала дышать, и обещала скорое выздоровление.

Люди Фомы наконец ушли отдыхать, женщины остались прибирать зал, а Фома, опираясь на руку Эсперанса, перешел в покои, где имелась кровать, и повалился на нее.

Эсперанс сказал:

— Мой господин — человек чувствительный. Не вздумайте завтра падать при нем без сознания. Его это огорчит.

— Мне говорили, что сир де Керморван молод, — ответил Фома. — Но что-то в это с трудом верится.

— Почему это? — насторожился Эсперанс.

— Пер Дьё! Потому что все его служанки стары и безобразны.

— Не хватало еще моему господину молодых и красивых служанок! — ответил Эсперанс. — Таковые-то его и погубят.

— Почему?

— Потому что ему ни в коем случае нельзя прилепляться к женщине, благородной или худородной, доброй или злой, ни душевно, ни телесно; как ни поверни, добром это не закончится.

— Почему это?

— Потому что сир де Керморван проклят.

Фома вздрогнул, и от Эсперанса это не укрылось.

— Вам-то чего бояться? — презрительно бросил капитан. — Вас это никак не касается; свое проклятие вы содержите в себе и до срока остаетесь над ним полным господином. Когда же настанет ваш час, вы сами себя проклянете; но до этого еще не дошло.

Фома же сказал:

— Ради Бога, добрый капитан, дайте мне воды и оставьте в покое.

— А, — преспокойно отозвался Эсперанс, — это мне сделать не трудно.

Он подал Фоме воды и вышел, а Фома почти тотчас заснул.

Сир Ив оказался совсем не таким, как представлялось Фоме по рассказам, но Фома благоразумно скрыл свои мысли.

Вышло так, что Эсперанс заснул во дворе замка, возле колодца; вода в глубине земли нашептывала ему такие увлекательные сны, что Эсперанс спал, не просыпаясь, до полудня и таким образом не предупредил Ива о норманнском госте.

Вот вышел сир Ив в большой зал, где некогда вел беседу о своем наследии с сиром Враном, и вдруг увидел там незнакомого человека. Человек этот, одетый просто, в темную одежду, но с благородной осанкой, стоял, расставив ноги и заложив руки за спину, и рассматривал гербы.