Виталий Романов - Шуньци Цзыжань

Тень. Она преследует меня неделя за неделей, месяц за месяцем. Она слышит все, даже то, что было сказано шепотом. Это сводит с ума. Решено! Завтра — как встанет солнце — убью ее, ударом в сердце. Готовлю нож.

Несколько раз видел с той стороны, возле треноги, девушку. Юную девушку, чем-то очень похожую на женщину, которую пытаюсь отыскать в лабиринтах прошлых снов. Но точно знаю — они из разных миров. Та — моя, не может подолгу стоять у холста, вглядываясь в ленту реки и склонившееся над ней дерево. Та, моя, давно стала другой — из ее глаз навсегда пропал озорной огонек. В уголках — вместе с морщинками — поселилась усталость. Она давно не ждет какого-то невероятного, огромного счастья, которое вот-вот придет. Чужая. Далекая. Не частица меня. Не дверь.

Эта, молодая, стоит у холста, не закрывая глаз. Лишь восторженно смотрит на картину. Смотрит. Смотрит. Уходит. Так повторяется один день, другой, третий.

Я беззвучно покачиваю ветвями, склонившись над поблескивающей осколками солнца рекой, глядя на отражение, меняющее очертания, на маленькие черные, серые камешки, которые время от времени срываются с места, чтобы — повинуясь воле потока — навсегда исчезнуть где-то вдали. Там, куда не могу дотянуться взглядом…

Возможно, в какой-то из дней, девушка у мольберта возьмет в руки кисть, закроет глаза. Однако, думаю, это произойдет не сейчас. Она слишком молода. Прежде чем отыщет ключ — должно упасть много песчинок времени. Тяжелых. Горьких.

Она разучится весело и непринужденно смеяться, станет лишь грустно улыбаться. В уголках ее глаз поселятся морщинки, в душе — тоска, напоминающая осенний дождь. Девушка перестанет смотреть вперед, полюбит оглядываться назад, понимая, что жизнь можно было прожить как-то по-другому.

И вот, когда она привыкнет бродить по старому парку, вдвоем с грустью, придет время.