Мэри Стюарт - Принц и пилигрим

— Ламораку придется защищаться. И это ему вполне по силам. — И добавил: — «Жить тем, что приносит жизнь. Умереть так, как назначит смерть».

Гавейн изумленно воззрился на собеседника.

— Чего? Что ты такое несешь?

— Да так, слышал кое-что на днях. Так как насчет Гахериса? Ты не боишься, что Гавейн и с ним тоже может столкнуться?

— Гавейн его не найдет, — уверенно сообщил Агравейн.

— О, так ты все-таки знаешь, где Гахерис?

— А ты как думал? Понятное дело, он послал мне весточку! А король об этом и не подозревает, уж будь уверен! Не такой уж он всеведущий, как тебе кажется, братец. — Агравейн искоса глянул на Мордреда и хитро зашептал: — Король много чего в упор не видит!

Мордред не ответил, но Агравейн в поощрениях и не нуждался.

— Иначе он вряд ли бы уехал на развеселую прогулку вроде этой, оставив Бедуира в Камелоте.

— Нужно же было кому-то остаться.

— С королевой?

Мордред снова оглянулся на спутника. Тон его и взгляд сказали все то, что не сумели выразить слова. В голосе звучали презрение и ярость.

— Я не глуп и не глух. Я слышу все то, о чем болтают грязные языки. Но свой изволь хранить в чистоте, братец.

— Ты мне угрожаешь?

— Зачем? Стоит королю один раз услышать…

— Если они и впрямь любовники, услышать ему следует.

— Но это неправда! Бедуир близок к королю и королеве, да, но…

— Говорят, муж всегда узнает последним.

Мордред сам изумился силе нахлынувшего бешенства. Он заговорил было, но тут же, оглянувшись на короля и всадников по обе стороны от него, ответил лишь одно, тихим, сдавленным голосом:

— Оставь. В любом месте речи эти глупые, а здесь тебя могут услышать. И в моем присутствии попридержи язык. Я в это дело вмешиваться не желаю.

— Когда оспаривали добродетель твоей родной матери, ты прислушивался весьма охотно!

— Оспаривали! — раздраженно повторил Мордред. — Бог ты мой, я там был! Я видел их на ложе!

— И тебе было настолько все равно, что ты дал любовнику уйти!

— Перестань, Агравейн! Если бы Гахерис зарубил Ламорака прямо там, на месте, в то время как король все еще вел переговоры с Друстаном, убеждая его покинуть Думнонию и присоединиться к Сотоварищам…

— Ты подумал об этом! В ту самую минуту? Пока она… они… на твоих глазах?

— Да.

Глаза Агравейна полезли на лоб. Кровь прихлынула к щекам, а затем побагровел и лоб. Презрительно фыркнув в бессильной ярости, он рванул на себя поводья так резко, что на трензеле выступила кровь. Мордред, избавившись от его общества, поскакал дальше один, но вот Артур обернулся, приметил его и поманил к себе.

— Глянь! Вон граница. И нас уже ждут. Тот, что в центре, — светловолосый муж в синем плаще, — это сам Кердик.

Кердик был высок и крепок, кудри и борода отливали серебром, а глаза сияли голубизной. Синий плащ с капюшоном, наброшенный поверх длинного серого одеяния, довершал наряд. Вождь саксов явился безоружным, если не считать кинжала, но стоявший позади оруженосец держал в руках тяжелый саксонский меч в кожаных ножнах, окованных чеканным золотом. На длинных, тщательно расчесанных волосах красовалась высокая корона, тоже золотая, прихотливо изукрашенная, а в левой руке вождь сжимал жезл — символ королевской власти, судя по золоченому набалдашнику и резной рукояти. Рядом ждал старик толмач, который, как выяснилось, был сыном и правнуком союзников и всю свою жизнь провел в пределах Саксонского берега.

Позади Кердика выстроились его таны, или лорды-воители, одетые так же, как и их король, только на Кердике была корона, а на них — высокие шапки из ярко окрашенной кожи. На заднем плане конюхи держали наготове лошадей: эти невысокие скотинки рядом с великолепных кровей скакунами Артура казались не больше пони.

Артур и его отряд спешились. Короли приветствовали друг друга — двое статных мужей, богато разодетые, в искрящейся россыпи драгоценных каменьев, темнокудрый и светлокудрый, — настороженно оглядели друг друга, памятуя о негласном перемирии, словно гигантские псы на надежной привязи. Затем, словно промеж них внезапно вспыхнула искра приязни, оба улыбнулись и одновременно протянули руки. Заключили друг друга в объятия и расцеловались.

Это послужило сигналом. Ряды высоких светловолосых воинов смешались, саксы устремились вперед с приветственными криками. Подбежали конюхи, ведя в поводу лошадей, и отряд снова сел в седла. Король поманил Мордреда вперед; Кердик церемонно поцеловал его в щеку, и юноша поскакал между саксонским королем и рыжим таном, который, как оказалось впоследствии, приходился кузеном королеве Кердика.

До столицы саксов было не так уж и далеко, около часа езды, и путь проделали не торопясь. Два короля, пустив коней неспешным аллюром, ехали бок о бок, беседуя на ходу, а толмач изо всех сил вытягивал шею, стараясь не пропустить ни слова и переложить сказанное сколь можно точнее.

Мордред, скакавший по другую руку от Кердика, вскоре перестал прислушиваться: речи толмача тонули в гвалте и смехе всадников — это саксы и бритты пытались объясняться друг с другом. Мордред и его спутник при помощи жестов и дружелюбных ухмылок кое-как представились друг другу: рыжего тана звали Брюнинг. Кое-кто из саксов — по большей части мужи постарше, те, что прожили всю жизнь на союзных территориях Саксонского берега, — наречие гостей знали неплохо; молодежь с обеих сторон находила общий язык через смех и изъявления доброй води. Агравейн, недовольно хмурясь, ехал поодаль в окружении молодых бриттов: эти тихо разговаривали промеж себя и на них внимания не обращали.

Оглядываясь по сторонам, Мордред усматривал вокруг немало любопытного; очень скоро, через каких-нибудь несколько миль, ландшафт начал меняться, обретая чужеземный, непривычный вид. За отсутствием толмача, он и Брюнинг довольствовались тем, что время от времени обменивались улыбками и порою указывали на какую-либо примечательную подробность. Поля здесь обрабатывали иначе; орудия местных поселян выглядели чудно, одни — примитивные, другие, напротив, замысловатые. Встреченные постройки разительно отличались от привычных Мордреду каменных сооружений; здесь камень почти не использовали, но хижины и коровники поселян являли собою великолепные образчики работы по дереву. Пасущийся скот и домашняя птица казались упитанными и ухоженными.

Стадо гусей, гогоча и хлопая крыльями, потянулось через дорогу; кони в первых рядах заметались, встали на дыбы. Гусятница, девочка со светлыми, точно лен, волосами, круглыми синими глазенками и прелестным разрумянившимся личиком, со всех ног бросилась за ними, размахивая хворостиной. Рассмеявшись, Артур кинул ей монетку. Девочка крикнула что-то в ответ, поймала подарок и побежала вдогонку за гусями. Саксы, похоже, перед королями благоговения не испытывали; в самом деле, кавалькада, которую Агравейн в сердцах обозвал гульбищем, теперь вполне оправдывала это название. Воины помоложе засвистели и загомонили вслед убегающей девочке, а та, подобрав длинные юбки, мчалась легко, как мальчишка, выставляя напоказ стройные обнаженные ножки. Брюнинг указал на нее рукою и обернулся к Мордреду.