Александр Золотько - Проклятие темной дороги

— Справлюсь, — ответил капитан. — И я, пожалуй, послежу, чтобы сюда не лезли мародеры… И если кто-то придет с востока, то попытаюсь нанять или завербовать.

— Хорошо, — тихо согласился Гартан.

Тетива щелкнула по кожаному наручу егеря — человек возле тракта упал.

— Думаю, оставить капитану нужно сотню… — вполголоса предложил Коготь. — Арбалетчиков и моих ребят… Наемников лучше увести…

— Да, — кивнул Гартан, словно во сне. — Так и сделаем…

До замка они добрались без остановок, чуть совсем не загнав лошадей. Коготь ехал рядом с Гартаном, поглядывал на него искоса, будто что-то хотел сказать, но не решался.

Первым не выдержал Гартан.

Уже перед самым замком, когда они проехали слободу, наместник придержал своего Грома и повернулся к Когтю.

— Говори.

— А что говорить? — вроде как удивился сотник. — Разве вашей милости и так не понятно? Армии больше нет, предводителя повезли воскрешать… Полагаю, что и провинций на запад по тракту тоже больше нет…

— И что? — Гартан вздернул давно не бритый подбородок.

— Ничего… — пожал плечами Коготь. — Разве что одно — бежать отсюда нужно, все бросить и бежать. Послать гонцов по Долине, чтобы, значит, они всех предупредили… Или просто самим собираться и уходить. Нечего нам тут больше делать, ваша милость. Подохнуть разве что… Понятно ведь, что наместники на восток от нас на месте не усидят, все бросят и отправятся к столице… и никто их за это…

Коготь увидел горькую усмешку на лице Гартана и замолчал.

— Ты хочешь уехать? — осведомился Гартан у сотника. — Хочешь попросить отставки?

— Дурак ты, ваша милость, — усмехнулся наместнику в ответ Коготь. — Двадцать два года тебе, недоумку, а ничего ты в людях не понимаешь… Знаешь, если ты эту зиму не переживешь, оно, наверное, и к лучшему…

— Почему?

— Сколько людей потом уцелеет и выживет без тебя… без твоей чести и достоинства… — Коготь сплюнул. — Ты же не просто сам себя убить хочешь и жену свою с дитем неродившимся, ты же и остальных за собой тащишь.

Гартан тоскливо вздохнул.

— Плюнуть на все — и уходить. Бежать, пока не поздно… — сказал Коготь, почти простонал. — Из моей сотни половина осталась в живых, пятьдесят три человека я уже здесь схоронил. Своих мальчишек… Моя жизнь — ерунда, плюнуть да растереть, но им за что умирать? За твою родовую спесь?

— Тебе не понять… Не понять… Десятки поколений моих предков умирали на посту, не отступив и не предав… И еще десятки или даже сотни поколений в моем роду будут знать, что никто, никто из Ключей не струсил и не сподличал… А если ты попытаешься сбежать, то я велю тебя казнить. За трусость. И всякого, кто побежит… — голос Гартана дрогнул. — Своей рукой…

— Ты думаешь, что раз семью свою убиваешь, то имеешь право и остальных смерти предать? — прошипел Коготь. — Я ведь… я могу тебя прямо тут порешить, одним движением руки… И никто на меня не обидится, разве что госпожа Канта. Все с радостью уедут из Последней Долины…

— Хочешь — убей, — Гартан развел руки, словно приглашая Когтя к убийству. — Убей, спаси всех остальных.

Коготь медленно опустил правую руку к голенищу, пальцы нащупали рукоять ножа. Сотник не сводил взгляда с лица Гартана, а тот ждал. Просто ждал, когда удар клинка освободит его от страшного выбора. И, может, спасет Канту и ребенка… Он не мог просить Когтя об этом, мог только надеяться, что старый сотник сам все поймет и сделает.

— Как знаешь, — сказал Коготь, отпуская нож. — Как знаешь…

Они въехали в замок.

Вечером на небе взошла Третья Сестра, Водяная. На Долину обрушился ливень. И стало понятно, что спор у наместника и сотника получился бессмысленным. Переправиться через Рубежную реку в такую пору было невозможно. Все ручьи в Долине превратились в бурные реки, с гор загрохотали водопады, болота наполнились водой и стали затапливать окрестные леса и луга.

Люди продолжали готовиться к зиме.

Через день после возвращения Гартана от тракта дозорный наткнулся на сгоревшие человеческие останки. Для Долины такие находки уже давно перестали быть редкостью, но на этом трупе была оплавившаяся серебряная цепь со знаком предводителя ополчения.

Получилось, что Фурриас не стал тратить времени и сил на Барса, просто убил. А еще через несколько дней наемники на Пороге заметили группу конных, едущих из Долины, человек пять.

Наемники попытались их остановить, но всадники бросились вскачь. Ливень лил уже десять дней, земля раскисла, кони еле вытаскивали ноги из грязи, поэтому наемники успели расстрелять беглецов из самострелов.

Один из конных был в черном плаще с глубоким капюшоном. Он был еще жив, когда его подняли, болт вошел в спину и прошел насквозь, пробив легкое. Капюшон стащили с головы — о Черном Чудовище слышали все, и каждый хотел, наконец, увидеть его лицо.

На вид брату Фурриасу было лет тридцать пять, и ничего особо выдающегося в его лице не было. Шрам над бровью — но у кого нет шрама?

Брат-инквизитор был еще жив, на губах пузырилась кровь, наемники переглянулись, посмотрели на десятника егерей, бывшего старшим на Пороге.

— Вот и все, — сказал Лис.

В его руке откуда-то появился нож, лезвие легко вошло в горло Фурриаса. Еще двоих раненых добили наемники. Наместнику сообщили, что инквизиторы попытались пробиться с боем и были убиты.

…Тучи с неба так и не ушли до самых заморозков. Просто вместо дождя из них пошел снег. Много снега. Очень много снега.

И начались морозы.

— До свидания, милый, — Канта губами легонько коснулась щеки мужа. — Я вернусь засветло.

Гартан что-то пробормотал и перевернулся на другой бок.

Он сильно исхудал, подумала Канта, быстро одеваясь возле кровати. Обострились черты лица, у губ залегла складка. Он стал совсем взрослым. Слишком много всего навалилось на ее мужа. Слишком много. Ну ничего, скоро все пройдет… Она родит ребенка, и пусть это будет сын, еще один благородный воин из рода Ключей.

Канта надела подбитый мехом плащ, набросила капюшон — даже в спальне было прохладно, несмотря на плотно закрытые окна и жаровню с углями, а за дверью, на лестнице, совсем холодно.

Морозы, сковавшие многострадальную землю Последней Долины, не собирались отступать. Местные, с которыми теперь много и часто общалась Канта, говорили, что таких суровых морозов здесь не было давно. Старики не помнят такого.

Не иначе к концу света, говорили старики, качая головами. У стариков все всегда к концу света.

Канта приоткрыла дверь и выскользнула из спальни. На пороге никого не было, пажам строго-настрого запретили ночевать на лестнице в морозы — теперь мальчишки по очереди караулили даму своего сердца на первом этаже, возле камина.