Александр Бруссуев - Охвен. Аунуксиста

Уважаемый читатель! Как и прошлая книга, все события, описываемые здесь — плод моего воображения. Исторические, теологические параллели случайны. Я писал это произведение, во вторую очередь, чтобы развлечь себя. Если увлек изложенными событиями кого-нибудь еще — значит, это и есть в первую очередь. Ну, а кому посвящается все это, отражу на первой странице изданной книги. Здесь, как и в предыдущем моем труде, я сознательно упускал упоминания о бондэрах, траллсах, тингах и прочем. Писать, опираясь на воспоминания современников — скучно. Читать, наверно, еще скучней. Про радикальных викингов, машин для убийств, я не упоминал. В христианскую эпоху гораздо логичнее было рассматривать таких же викингов, только бондэров — искусных воинов, не гнушающихся ремеслом. И траллсы — рабы у них другие. И тинги — собрания веселее. Дерзновенная мысль толкает на следующий литературный труд, но это будет уже совсем другая история.

С уважением Бру2с, вдали от дома.

Как-то так получалось, как-то так складывалось, как-то так верилось, что достигнута самая небывалая по высоте точка земной жизни, после которой — или стремительно обрушиться вниз, или наоборот — взмыть вверх. Если вниз, то разбиться невозможно, потому что ни земля, ни камни, ни вода не способны остановить, или хоть как-то замедлить блаженство падения. Если вверх, то неизвестные дали расступятся перед радостью полета.

«Умри, тебе больше незачем жить, — прошептали боги, — умри, ты познал счастье». Охвен не удивился, не протестовал, он согласился. Всю жизнь он пытался добраться до дома — и это исполнилось. На пороге старости и дряхлости ему довелось остановиться. Он знал, что дальше будут болезни, влекущие за собой крупицу жалости и воз безразличия окружающих людей. Ведь он для них — все-таки чужой. А потому — что за счастье бить врагов на своей земле, защищать своих близких, принося все свои силы в жертву, вымаливая прощение за годы, проведенные на чужбине! Это — действительно счастье!

Сердце Охвена, бешено стучащее, давая ритм ударам и выпадам, разорвалось. Он, конвульсивно ухватился за рукоять валяющегося поодаль чужого меча и умер.

Все померкло, но ненадолго. Где-то вдалеке мелькнул лучик света и пропал. Потом снова возник и уже не исчезал, освещая перед Охвеном путь, тонкий, как волос. Старый викинг почувствовал, что ему надо двигаться к свету и поплыл, как подхваченный течением. Напрасно он считал себя старым. Вон он, какой юный и беззаботный, вместе с приятелями отправляется гадать к погосту. А вот уже с товарищами идет на торжище, радуясь новому миру. Теперь он бежит вместе с Вейко от раззадоренных охотой одичавших псов. И снова бежит, огибая деревья ночного леса, оставляя в своей тюрьме тела двух лютых недругов. Место в дракаре, которое ему дали после памятного морского купания, как наяву. Вержина. Какая же ты красивая чужеземная коварная гордячка! Ветер, волны, отблески пламени. Звон мечей, смех женщин, уважение сотоварищей. Старый Вейко на пороге дома, слезы на глазах. Это была жизнь!

Охвен подумал: «Какой же я счастливый!» и шагнул в свет.

Призвав всю свою решимость, Охвен принялся собираться на улицу, где снег и мороз, где речка подо льдом, и сверху жгут холодом и безразличием ко всему земному яркие зимние звезды. Почему-то здорово тянуло спать. Предательская мысль плюнуть на все, забиться под теплое меховое одеяло и проспать до утра не раз и не два мелькала в голове. Но приятель Мика и три девчонки: Лиса, Тина и Ауринка поджидали у крепостных стен. Уж они-то настроены решительно. Ауринка — старшая сестра Мики, Лиса и Тина — ее подружки. Охвен, в общем-то, не самый большой их приятель, но девки обязали Мику сопровождать их на гадание. Тот, в свою очередь, обязал Охвена, чтоб было веселее.

Как ни странно, он пришел первым. Мороз не трещал деревьями, но ощутимо пощипывал за щеки и нос. Луна светила, не оттеняясь случайными облаками. Было тихо, даже собаки молчали, предпочитая дремать в своих конурах, уткнувши носы под хвосты.

И только девкам не терпелось узнать: выйдут ли они в этом году замуж? Способов определиться было изобилие. Самый верный — спросить родителей. Не самый верный — спросить парня-воздыхателя. Но тот сможет наговорить все, что угодно. Подружки выбрали гадание. Не обыкновенное, которым можно повеселить и себя и окружающих, а древнее и загадочное. Вот уж всю правду увидят!

Рассказал им когда-то строгий одноглазый рыбак, что жил на берегу Ладоги у самой обители старцев Андрусовской пустоши, что в старину находились отчаянные люди, которые в ночь перед Рождеством брали с собой старый овчинный тулуп и отправлялись на перекресток перед кладбищем. Укрывшись тулупом, они шептали: «Явись, грядущее!» и ждали, когда их слова донесутся до ушей тех, что стоят ближе к мертвым. А потом они слышали о своей судьбе. В шумах, которые еще было необходимо как-то истолковать.

Было страшно, потому что услышанные звуки были насыщены охами-вздохами загробного мира. А там редко кто играет на кантеле и свирели. И всегда существовала угроза того, что из-под тулупа обратно вылезет человек, а не утащат его куда-то в вечный мрак и ужас.

Вот на такое гадание настроились наши девчонки, принуждая и парней. Охвену страшно-то не было, просто очень не хотелось тащиться по морозу, да еще и лежать потом под вонючей овчиной, слушая бормотанье проснувшегося желудка.

Мика выглядел также как и он: полусонный и насупившийся. Девки, напротив, были возбуждены, сверкали глазами и нервно пересмеивались. Мика еще волок на плече здоровенный старый тулуп, изрядно потрепанный в боях с насекомыми, служивший последний год, судя по запаху, местом братания котов.

— Что-нибудь поприличнее не мог подобрать? — поинтересовался Охвен.

— Поприличнее — это еще одежда, ее использовать можно по надобности. А этот тулуп уже никому не нужен, — рассудительно проговорил Мика.

— Представляю, как твоя сестрица залезет под него!

— И залезу! — с вызовом сказала Ауринка. — Правда, девочки?

Те согласно закивали головами.

— Ну-ну, потом кошатиной вонять будете — домой не пустят, — сказал Охвен.

— Да ну тебя, — фыркнула Ауринка и, взяв подружек под руки, пошла к условному месту. Парни поплелись следом.

У поворота на кладбище было полно снега, и так же зловеще пугала тишина. С ближайшей высокой ели снялась, хрипло и простужено каркнув, дурная ворона. Ребята вздрогнули и переглянулись. Снег с елки упал оглушительно громко. Охвен чрезвычайно захотелось кашлянуть, но почему-то побоялся.

— Вот тебе тулуп, вот перекресток у кладбища — иди и гадай, — прошептал Мико, пихнув Ауринку. Да пискнула в ответ. Охвен, словно получив разрешение, закашлялся. Девчонки зашевелились, поглядывая на подругу и на протянутую овчину в руках брата.