Святослав Логинов - Чёрный смерч [сборник]

— Чужинца-то поймали? — спросил Таши.

— Даже двоих. Пришибло их как следует — насмерть. На людей похожи, но колдун сказал, что это чужинцы.

— Большеротые и грива как у тарпана, — подсказал Таши.

— Тарпана я в наших краях не видывал, — заметил Стом, — а грива и впрямь знатная.

— Мэнки это. Они на наши земли напали, и на другие роды. Тукот вам всё как есть расскажет, для того он сюда и послан.

— А мы его бревном угостили и тебя чуть не пристрелили. Зинька-травница перед смертью успела колдуна кликнуть, иные травницы могут издали говорить. Сказала, что убил её кто-то свой. А как мэнка этого самого в ловушку взяли, то у него Зинькины вещи нашли. Вот и выходит, что гривастые умеют такой морок наводить, что не всякой травнице под силу разобраться. Потому велено народу никого к себе в лесу близко не подпускать и по одному не ходить.

— Правильно, — подтвердил Таши. — Мы теперь тоже по одному не ходим, а чужинцев этих мэнками зовем, потому что — оборотни.

Стом покряхтел смущённо, потом огладил бороду и проговорил:

— Пойду я, пожалуй. Там скоро должны плотогоны сплавиться с твоими друзьями. Встречать надо, извиняться… Так что ты не серчай.

— Да я-то что, — улыбнулся Таши. — По своей дури пострадал, нечего было лесом в темноте бежать. Вашей вины тут на полногтя нет.

Несмотря на обещание Зубрёны, не встал Таши ни через день, ни через неделю. Раны, нанесённые клювом и когтями бегучей совы, воспалились и долго не хотели заживать. Недаром лесовики верили, что когти сирина ядовитей змеиных зубов. Всё это время Зубрёна и Векша, сменяя друг друга, сидели рядом, хотя ничем не могли помочь больному. Ну, напиться подать горьковатой брусничной воды, ну, менять повязки на ранах, прикладывать травы, оттягивающие яд и гной. И ещё надеяться, что сильный охотник от таких ран не умирает, даже если рана сделана ядовитым когтем.

Покуда лихоманка трепала его, Таши лежал безучастный, глядел в потолок и ни с кем не желал разговаривать. Как стало получше, начались долгие беседы.

— И как вы можете без леса жить? — удивлялась Векша, занимаясь каким-то кропотливым рукодельем. — Лес и накормит, и напоит, и от врага укроет.

— У нас тоже леса есть, — не соглашался Таши, — только не сплошняковые, а перелесками. Наши леса светлые, орешника много, дубы растут. Дуб дерево самое замечательное. Бывает такой дубище вымахает, что больше старой осины. Особенно если он один, посреди поля красуется.

— Ой! — не верила Векша. — Что же это за дерево такое? Его же первая буря сломит, ежели оно одиноко стоит. Сосны бывают и выше старых осин, а чтобы толще?

— В пять обхватов, — убедительно привирал Таши. — Такому дереву никакая буря не страшна. Хотя, конечно, большая осина повыше будет. Зато у дуба древесина замечательная: плотная, светлая, а если распарить, то и гнуткая. Но главное, в дубравах у нас весело — тень такая, что в самый жаркий полдень прохладно. Птицы поют круглый год. А уж в степи, особенно весной да в начале лета… ковыль волнами ходит, переливается, всякая былинка цветёт, в небе жаворонки вызванивают — словами не передать! Иной у тебя прямо с-под ног вылетит — и поршками, поршками в небо!.. Его уже и не видать, а песню слышно. У вас таких певунов нет.

— А соловьи?

— Что соловьи? Соловьи и у нас есть, не хуже.

— Зато у нас черёмуха по весне цветёт. Весь лес белый и духмяный от запаха. А к осени ягоды созреют — тоже хорошо…

— А вот у нас…

Деликатно постучавшись, пришёл Данок. Вот уж кому странно жилось среди детей большого лосося! Он единственный среди послов ничего не мог сказать на языке хозяев и единственный оставался здоровым. Дети лосося, чувствуя себя виноватыми, что посольство попало на их земле в настороженную на мэнков ловушку, не знали, как и угождать дорогим гостям. И все радости жизни доставались на долю Данка. Впрочем, больных товарищей навещал Данок неуклонно.

При виде гостя Векша быстро собрала своё рукоделье и вышла, чтобы не мешать мужскому разговору. Данок проводил девушку взглядом, присел на край постели, осведомился о здоровье.

— Поправляюсь помалу, — ответил Тати. — Я бы уже встал, но дед Стом и травницы не велят. Говорят, раны откроются и опять гнить начнут. Кто ж знал, что эта птица такая отравная.

— Это она тебе за убитых диатрим мстит. Сёстры как-никак.

— Мстила она пока жива была, а сейчас-то зачем? У зверей посмертия не бывает.

— Ну, не знаю, тебе видней, — согласился Данок с сыном йоги. Потом он наклонился пониже и заговорщически прошептал: — Слушай, а о чём ты со своею сиделкой разговоры беседовал?

— Да так… — Таши пожал плечами и едва не скривился от боли в не желающих заживать язвах. — Рассказывал, какие у нас дубы растут, какова степь весной. Несерьёзности всякие болтали. О чём ещё говорить-то, когда вот так целый день праздно валяешься?

— Ох, темнишь ты… — протянул Данок. — Что у меня, глаз нету? Девка от тебя выбежала алая, что маков цвет. А может, и впрямь о дубах говорил, долговолосые народ такой — с ними добрым порядком разговариваешь, а они всё по-своему переиначивают. Ты ей дело, а она про козу бёлу. Ну, давай, разговаривай…

Данок выждал немного и, не услышав от Таши никаких откровенностей, сам принялся рассказывать:

— Ты поглянь, какую мне за ваши муки амулетинку преподнесли. У нас я похожего камня и близко не видал. Тонкий, как слюдяная чешуйка, а весомый. Такой камень, да с кулак величиной — то-то кистень могучий был бы или грузило…

Таши глянул на блестящую бирюльку, подвешенную на тонкой жилке, взвесил её на ладони. Прищурив глаз, рассмотрел узор, выбитый на гладкой поверхности.

— Это золото, — сказал он. — Этот камень с кулак величиной не родится. Золото — самый веский из всех камней. Был бы такой желвак, как тебе взмечталось, так ты бы таким кистенём и орудовать не смог, он бы и руку оттянул, и ремень порвал. Только золото находят малыми кусочками, с ноготь, редко когда больше. Зато этот камень не колется, а плющится под отбойником, словно смола. Стом говорил, что это и есть смола подземных деревьев, ну, вроде как янтарь. В подземном мире тоже деревья растут, а люди ихнюю смолу находят.

— Ну всё ты знаешь, — обиженно проворчал Данок, разглядывая золотую пластинку. — Зато мне вот её подарили, а у тебя такой нету.

— И у меня есть, и у Тукота, — огорошил приятеля Таши. — Только моя пластинка к ране прибинтована. Золото против гнилых ран хорошо помогает. На мне сейчас этих бляшек штук шесть примотано. Только остальные не мои — травницы принесли, а потом обратно заберут. Тебе, что ж, не сказали, как золотом лечиться можно?

— Сказали. Потому я к тебе с этой штукой и прибежал. А тебя тут, оказывается, уже всего обзолотили. Чего ж ты при таком лечении на ноги не встаёшь?