Антон Демченко - Человек для особых поручений

Ха, да если я полуштоф вылакаю, в одно лицо и без приличной закуски, тоже наутро не вспомню, что с вечера творил… Хотя Конон-то на полголовы выше меня будет, да и массой посолиднее. Хм-м. Ладно.

— Вот точно говорю вам, ваше благородие. Как есть Нишка, стервец, низовскую водку приволок. Иначе б с чего мне так с утра головой-то маяться? Я ему, поганцу, устрою веселую жизнь Он у меня заречется в Нещадный заглядывать. Всем окрест расскажу, какой подлостью он добрых людей потчует. — Пока я размышлял над сказанным, бородач разошелся не на шутку.

— Ну полно, полно тебе причитать-то, Конон, — попытался я утихомирить дворника.

— Да, а ежели Нишка над тем полуштофом наговор какой прочел? Он же, ирод, по сию пору мне должок отдавать не хочет и водки взамен не наливает. А ну как он и вовсе памяти меня лишить вздумал?

— Памяти, говоришь… А что, велик должок, что за него доброго человека памяти лишить можно?

— Полтора рубля… да не бумажками, а серебром. О как. — Дворник даже палец указательный для убедительности вверх воздел.

— И что, неужто и тебе такой наговор ведом?

— Батька мой вроде знал, да мне не сказывал, — развел руками дворник. — Как память возвертать, коли спьяну али ведовством лишен был, тому научен. Да у нас все села окрестные памятный наговор знают.

— Научишь?

— А что ж. И научить можно. Только, ваше благородие, наговоры такая вещь, даром не даются. Силу теряют, так наши старики говорят… Хоть рубль, а заплатить надобно, — степенно огладив бороду, хитро сверкнул глазами дворник. Ну-ну. Сделаю вид, что поверил. Заодно и идейку новую проверю.

Выпроводив в конце концов дворника, я наведался ко вдовой соседке, но выяснить у нее что-либо новое мне не удалось. Разве что в мужских костюмах в шкафу Хельги она признала вещи Берга, изредка остававшегося в квартире на ночь, а вовсе не Буса, как я предположил при первичном осмотре.

После разговора с жителями Нещадного переулка я, проклиная холодную погоду и совсем не ко времени пошедший дождь, отправился в Хольмоградский или, как его еще называют, Хольмский университет. Но как выяснилось на месте, адъюнкт-профессор Грац уже отбыл домой. Естественно, такой поворот дел не прибавил мне хорошего настроения. А потому, наплевав на все правила приличия, я отправился в гости к своему первому знакомцу в этом мире без всякого предупреждения. Впрочем, Меклен Францевич, кажется, был совсем не против нарушения некоторых обычаев и принял меня вполне радушно. Правда, стоило ему узнать о причинах моего визита, как улыбка сбежала с его лица, и профессор, предложив мне согревающего и усадив в кресло напротив, нахмурился.

— Странные дела нынче творятся в столице, Виталий Родионович, — проговорил Грац, вертя в руках бокал порто и одновременно окидывая взглядом свой кабинет, словно в поисках возможных «лишних ушей». — Вы ведь далеко не первый, кто возжелал побеседовать со мной по поводу этих татей.

— Вот как? Дайте угадаю. Кроме меня, ими интересовался и его сиятельство. Так? — отхлебнув горячего чая с бальзамом, проговорил я.

— Представьте себе, не только, — задумчиво протянул профессор. — Еще и Заряна Святославна, уж на что никогда не интересовалась подобными вещами, а вот поди ж ты, звонила, расспрашивала…

— Интересно… Весьма интересно, — кивнул я, судорожно прикидывая, для кого могла стараться Смольянина. К сожалению, у нас слишком мало общих знакомых, чтобы можно было строить какие бы то ни было жизнеспособные гипотезы, а сваливать все на Ставра по крайней мере преждевременно. Кстати, надо бы постараться не забыть и о втором вопросе… Но будем последовательны. — Меклен Францевич, давайте оставим размышления о том, кому и зачем понадобились сведения о смерти разбойников. Что вы можете сказать по самому факту?

— Ну что ж, извольте, — еле заметно дернул плечом Грац. — Только предупреждаю, вскрытие проводил не я, равно как и исследование остаточного фона оболочек, а посему за истинность этих сведений, хоть и получены они мною непосредственно от судебного медика, проводившего работы, я ручаться не могу. Так вот. По заключению моего коллеги, все четверо умерли практически одновременно либо с крайне небольшим временным интервалом, которым можно и пренебречь. С момента смерти прошло больше суток, поэтому сделать выводы о причинах их гибели, основываясь лишь на остаточном фоне тонких оболочек, не представляется возможным, поскольку за этот срок они успели рассеяться. Вскрытие же показало, что смерть наступила от обширного кровоизлияния в мозг. Никаких следов инъекций, характерных компонентов известных ядов или же соответствующего действию ядов поражения внутренних органов, за исключением самого мозга, не обнаружено.

— То есть это не могло быть отравление каким-нибудь специфическим ядом? — уточнил я.

— Разве что очень специфическим и быстроразлагающимся, — покачал головой Грац. — Или… кто-то сумел создать воздействие сродни некоторым ядам, вроде знаменитого в свое время «флорентийского воска», но как он или она при этом умудрились избавиться от симптоматики, я не представляю. Сложнейшая работа и маловоплотимая на данном этапе развития естествознания. Впрочем, об этом вам лучше осведомиться у Берга Милорадовича, все-таки он, в отличие от вашего покорного слуги, настоящий знаток.

— Ясно. А что это за воск такой?

— Флорентийский, — уточнил Грац, опуская пустой бокал на столик. — Это, можно сказать, легендарный яд эпохи римского стола, и в частности последнего его понтифика — Алессандро. На данный момент известно более трехсот вариантов этого яда, каждый из которых претендует на звание настоящего флорентийского воска. Вообще же яд этот медленнодействующий, от момента его введения в организм жертвы до ее смерти проходит около суток. Правда, при добавлении в рецепт мышьяка агония может длиться до четырех, а то и пяти суток. Такой вариант называли «алым убранством». Почему? Потому что агония жертвы этой адской смеси, мало того что сопровождается сильнейшими судорогами, приступы которых сменяются постоянно сокращающимися периодами покоя, но самым верным признаком этого яда является кровавый пот, выступающий на теле жертвы, который, естественно, тут же впитывается в исподнее и постельное белье.

М-да. Я же говорил, что патологоанатомы, даже если именуются адъюнкт-профессорами, по-любому остаются отмороженными на всю голову маньяками! Это ж надо, с таким удовольствием расписывать действие смертельного яда… И он еще надеется, что я приду к нему приводить в порядок свое здоровье?! Оптими-и-ист! Так, пора уводить тему в другую сторону. Хотя…