Татьяна Форш - Выйти замуж за Феникса

Эта картинка оказалась настолько абсурдной, что я тихо похихикала и уже в отличном настроении незаметно для себя заснула.

Утро наступило внезапно…

— Глянь, Клавдия, шо творится!

— Шо, Макар?

— Черти в твоем стогу ночують.

— Да не бреши!

— Собаки брешут! Гля — копыта!

— Дык а вдруг это конь?

— Где ты видела ночующего в стоге сена коня?

— Дык тогда, мож, попа привести?

— Не. Он вчерась так самогонкой причастился, сегодня раньше вечера не очнется. А разбудишь — чертей ловить начнет.

— Так вот и хорошо! Пущай этого копытного поймает!

Слушая незнакомые голоса — один громкий, визгливый, другой неторопливый, басовитый, — я медленно всплывала из омута сна. Снилось что-то непонятное, тревожащее, но едва я приоткрыла глаза, как все, что волновало ночью, забылось. Словно ветерок выдул из головы.

Я сосредоточилась на голосах.

— А может, все-таки самим посмотреть? Вдруг вправду лошадь приблудная — поделим!

— Хм… — Видимо, последний довод все-таки решил спор в пользу женщины, и ее собеседник после короткой паузы лениво пробасил: — Ну ладно, давай посмотрим. Бери вилы, а я за ноги потяну.

— Взяла…

— Тогда поехали!

Но поехать так никто никуда и не смог. Рядом завозились, раздался стук, и дикий визг заставил меня похолодеть.

— Дьявол! Дьявол!!!

Дружный удаляющийся топот подсказал мне, что любопытство сгубило не только кошку.

— Что за люди? — послышался недовольный Борькин голос. — Мало того что любопытные, так еще и психически неустойчивые! Стоило только пару раз их хорошенечко лягнуть, и спящего в стогу коня сразу записали в дьяволы.

— Выбирайтесь! — послышался неподалеку голос Ника, шорох сена, и вскоре в образовавшуюся дыру заглянула серьезная физиономия нашего попутчика. — Надо уходить. Крестьяне в пригороде всего боятся, и если поднимаются, то всем скопом. Нам сильно не повезет, если с красноногим дьяволом придет разбираться все село. Сожгут вместе с сеном.

Аргумент прозвучал весомо. В следующую секунду я была на ногах и вовсю помогала Нику вытягивать застрявшего в сене (не иначе, для сытного завтрака) жеребца. В результате наших стараний от стога почти ничего не осталось. Дожидаться возмездия в лице трусливых селян мы не стали, и едва сели на Борьку, как тот стартовал с такой скоростью, что мы не заметили, как миновали неблизкий путь до Средних Колодцев.

— Может, поищем чего перекусить? — наконец после затяжного молчания буркнул у меня над ухом Ник.

— Отличная идея! — Я подняла вверх большой палец, не сводя взгляда с разноцветных крыш довольно большого поселения, приближавшегося к нам с каждым вздохом. — Но у меня нет ни копейки.

— Это не проблема. Средние Колодцы — деревня большая, попробуем заработать. — В его голосе мне послышалась улыбка. Он легонько тронул поводья, направляя Борьку к колодцам, окружавшим селение не хуже стены.

Тот послушно свернул на широкую, посыпанную красноватой галькой каменистую дорогу, ведущую прямо к домам.

На первой же улице наше внимание привлек женский плач и оживленная толпа, окружившая небольшой, крашенный желтой краской дом с корявой вишенкой у плетеной ограды и крошечным огородом.

— А вот и работа… — Ник подождал, когда мы приблизимся, дернул поводья, заставляя Борьку остановиться, и спешился.

Я скатилась по Борькиному боку и направилась за ним.

Меж тем Ник подошел к ближайшей группке мужчин, тронул стоявшего к нему спиной здоровяка и поинтересовался:

— Что случилось?

Мужчины тут же как один развернулись к нам, и такие у них были мрачные лица, что я поспешно ретировалась за спину Никиты и уже оттуда мельком их оглядела. Все широкоплечи, невысоки, одеты по-простому. У каждого на поясе широкий нож, а у кого и топор, и почти все светло-русые бородачи.

— Кто такие? — шагнул к нам один и, пытливо разглядывая, выразительно сжал рукоять висевшего на поясе ножа.

— Я — Никита Заречный, — Ник смело встретился с ним взглядом, — а это сестра моя — Васька. Мимо проезжали. Услышали крики.

— Услышали крики и лезете в самое пекло? Ехали бы подобру-поздорову… — все так же неприветливо пробурчал мужчина, но руку убрал.

Ник вежливо улыбнулся:

— Да мы бы и ехали, да закрома пустые, и во фляжке вода закончилась. А тут ваше село. Кто же не знает чистой, сладкой воды Колодцев?

— Да-а-а уж… — тоскливо протянул другой.

— Нет больше той воды! — вздохнул третий.

— А что за беда у вас приключилась? — Ник нахмурился.

Мужчины переглянулись.

— Никто не знает. Да только полсела будто вымерло за пару дней! Люди стали впадать в странный сон. Будто и не сон, а смерть. Да только как хоронить, живых-то?

Ник задумчиво поскреб щеку:

— Живых?

— Да. Говорю же. Хоронить уже собрались, да услышали едва заметный стук сердца. Никто не знает, что за напасть. Люди боятся. Воду не пьют, думают — отравили. А все равно болезнь не отступает.

— А здесь, — мой названый «братец» мотнул головой в сторону дома, — я так понимаю, тоже сегодня кто-то не проснулся?

— Да. У Марьяны. Сынок, — охотно встрял колченогий старик. Притиснувшись поближе, он уже несколько мгновений прислушивался к нашему разговору. — Десятый год от роду пошел.

— А посмотреть? Можно? — Ник сунул мне в руки поводья стоявшего рядом Борьки.

— Это тебе что, балаган? — вдруг вызверились мужчины.

Ник примирительно поднял ладони.

— Ни в коем случае не хотел вас обидеть, но… Я пять лет служил у шамаханских шаманов, а они известные на весь мир целители. Подумал, вдруг смогу помочь?

Мужчины в какой уж раз переглянулись. Боясь показать блеснувшую в глазах надежду, говоривший с нами развернулся и пошел к дому. Не знаю уж, что за шишка он в этой деревне, да только толпа в два счета расступилась, открывая нам дорогу к калитке.

— Борь, подождешь здесь? — шепнула я на ухо коняге.

Тот скосил на меня глаза и только заговорщицки прянул ушами.

Шпион.

В засаде!

Накинув уздечку на колышек забора (на всякий случай), я тоже бросилась в дом. Конечно, похвастаться годами обучения у шаманов я не могла, но любопытство грозило укатать меня не хуже загадочной болезни.

Посыпанная гравием дорожка привела нас к крыльцу. Перемахнув две вышарканные ступеньки, я шмыгнула в приоткрытую дверь и замерла, ослепленная густым сумраком и оглушенная тишиной, царившей в доме. И даже как-то зябко!

Я поежилась. Проморгалась, привыкая к полумраку, покосилась на Ника, замершего посередине единственной комнаты, и с опаской огляделась. Какая-то траурная обстановка… Два окна в единственной комнате занавешены темными шторами. Покрытый половиками пол. В центре квадратный стол. Два стула. За столом сидит женщина. Вся в черном, словно нахохлившаяся галка. У стены две кровати, на одной из них, свернувшись калачиком, лежит ребенок. На мгновение мне показалось, будто он и вправду спит.