Павел Александров - Призвание миротворца

Мелфай с детства был приверженцем Пути Истины, но не считал себя настолько твёрдым в вере, чтобы называться аделианином.

— В Спасителя верю.

— Что же это Спаситель не уберёг твой кошелёк от разбойников? — спросил незнакомец с тонкой ехидцей. Ехидцей, присущей тем магам, который считали Путь Истины бесполезным сводом нравоучений.

— Кошелёк не вера: потерять легко, легко и восполнить, — переиначил Мелфай аделианскую поговорку «вера — не кошелёк: потерять легко, трудно восполнить». — Всё равно тех монет мне до Анфеи не хватило бы. Что так, что эдак пришлось бы в вашем Мелисе работу искать.

— Работу, говоришь. А что делать умеешь?

— Много чего. И рисовать умею, двери, окна расписывать, резьбе и плотницкому делу обучен.

— Вижу, мастак ты, парень. Такие в Мелисе нужны. А в Анфею зачем путь держишь?

Мелфай осёкся, впервые насторожившись за весь этот простоватый разговор. Теперь, глядя в серые маленькие с хитрым огоньком глаза мага, он уже точно видел, что этому человеку едва ли больше двадцати лет от роду. Мелфай, отметивший прошедшей зимой своё семнадцатилетние, был этому «старику» почти ровесником. От природы простодушный и словоохотливый, он легко мог заговорить на дороге и с угрюмым кочевником, и с грубым горным варваром. Однако этот маг его непривычно насторожил.

— Долгая история, — ответил он скрытно.

— А куда же нам торопиться в эдакую жарищу? — усмехнулся молодой маг. — Идём, тут неподалёку есть отменная чайная. Идём-идём, угощу я тебя по случаю.

По какому именно случаю, маг не уточнил. Мелфай охотно согласился, отбросив как суеверия дедовские рассказы о том, что ни один маг никогда и никого не станет угощать просто так.

Они двинулись по пыльной дороге, ведущей из предместий в сам Мелис — вольный город без крепостных стен. Из рассказов отца Мелфай помнил, что Мелис славится не только как купеческий город и центр торговых трактов, но и как самое развесёлое в Каллирое место празднеств и развлечений. Благоразумно сохраняя нейтралитет во всех войнах, Мелис мог себе позволить быть другом всем и никому. Здесь находили убежище и разноплемённые разбойники, скрывающиеся от правосудия, и беглые каторжники, и сбежавшие из своих сообществ маги.

Мелфай отметил, что в отличие от морфелонцев, мелисские горожане красовались разноцветной одёжкой. В грубую однотонную робу одевались лишь батраки. Одежды же большинства горожан выделялись множеством цветов — спрос на краску для одёж здесь всегда был высок. Богатые купцы, сопровождаемые парой-тройкой слуг, носили золочёные, серебрёные халаты, украшенные гильдейскими бляхами. Маги, которые в Мелисе являлись отдельным привилегированным сословием, отличались цветом халатов и мантий, а также знаками на них.

На двух молодых путников внимания никто не обращал. Эта пара ничем не выделялась. Только вот маг время от времени, осторожно поглядывал по сторонам, будто чуял слежку, и как бы невзначай касался большим пальцем кристалла на конце посоха.

Постепенно Мелфай разговорился. Странноватость серого мага больше не вызывала у него подозрений. «Да и на что мне рассчитывать теперь, как ни на помощь этого случайного встречного? — подумал Мелфай. — Без денег, сменной одежды, в стоптанных башмаках, совершенно один в чужом, незнакомом городе».

Поэтому свою невесёлую историю Мелфай рассказал вполне охотно. Был он сыном красильщика в одном из селений морфелонской провинции Мутных озёр, истерзанной болезнями, страхом перед нечистью, враждой с соседями и непомерными податями. Причём последнюю напасть терпеть было сложнее всего: мор можно пережить, нечисть отогнать, с соседями помириться, а вот супротив податей князя ничего не поделаешь. Тамошний вассал морфелонского короля — князь Кенодок, утомлённый бесконечными жалобами крестьян, обложил провинцию огромными податями. И счёл это весьма мудрым решением. По его убеждению, если люди начнут работать в поте лица от зари до зари, то перестанут волноваться из-за каких-то там болезней и лесных нелюдей.

— Да, князь ваш ещё тот подарочек! — усмехнулся маг. — А с соседями враждовали по какой причине?

— Лешак их разберёт! Всё вроде тихо-тихо, а тут бац! Как будто туча какая-то нагрянет, и все как один звереют. Вспоминают старые обиды, кто у кого клок земли отхватил, и за рогатины.

Мелфай очень не любил вспоминать эти картины. По природе добродушный, он не хотел, чтобы в душе вновь возгоралось едкое чувство вражды. Да и Путь Истины запрещает гневаться понапрасну. А то, что творилось в Мутных озёрах… Это не назвать обычными деревенскими ссорами и склоками. Нищета, болезни, нелюди — во всех напастях озёрники норовили обвинить соседей, заезжих колдунов, князя, а то и храмовников из столицы, приходивших помочь многострадальной провинции.

— И что? Кололи один другого рогатинами-то?

— Не, до драки редко доходило. Так, поджоги, наветы, сглазы, порчи. Словом, пакостили друг другу, как могли.

— Везде так.

— Может быть. Но у нас хуже. Ни в Морфелоне, ни в Тихих равнинах, ни даже в Унылой долине люди не затравливают добрых людей до смерти.

Мелфай тяжело вздохнул. Об этом говорить было нелегко. В Мутных озёрах это называлось «прогнать нелюдь к сородичам». Сперва находили виновного в падёже скота, пропаже ребёнка или ещё какой напасти. Виновным, как правило, оказывался тот, кто чем-то выделялся из среды остальных крестьян: знахарь, травница, книгочей, приехавший с миссией храмовник или мечтающий о подвиге юноша, имевший неосторожность призвать односельчан к походу против озёрной нечисти. Бывало виновными объявляли простых выпивох, блудников, забияк. Но куда чаще в напастях обвиняли просто молчаливых, замкнутых людей. Затем начиналась травля. «Виновных» сторонились, плевали в их сторону, проклинали. Были и храмовники, одобрявшие такую травлю, мол, таким образом можно изгнать зло из человека. Но Мелфай не раз видел, что не зло уходило из человека, а человек уходил из посёлка. Другие, кому некуда было уйти, уходили из жизни. Для этого даже необязательно было топиться. Достаточно остаться на ночь у одного из тех самых мутных озёр, от которых получила название провинция. Озёрная нечисть сама помогала несчастному покинуть неприветливый мир. Так или иначе, зло только множилось, умножались вражда и недоверие друг ко другу.

«Я положу этому конец! Я должен, обязан стать миротворцем! Это мне на роду написано!» — твердил Мелфай самому себе и в молитвах просил Всевышнего указать ему путь. Он жадно слушал любые сказания о миротворцах, благо, что настоятель местного храма — старый Спуриас — был настоящим кладезем таких историй. От него Мелфай услышал истории о всех семи миротворцах, что приходили в Каллирою за последние сорок лет. Отец Мелфая не одобрял его увлечений. Временами, будучи сильно пьяным, он твердил сыну, что тот — знатного рода и не пристало ему забивать себе голову храмовничьими байками. О каком «знатном роду» толкует отец, Мелфай не понимал, знал только, что родители его расстались по непонятной причине, когда ему было меньше года, и что мать его живёт где-то у Гор южных ветров.