Василий Горъ - Нелюдь

Пока десница срывала с пояса клевец, я подцепил ногой щиколотку мальчишки в рыжем жиппоне и драных кожаных брюках, выколол ему глаза и чуть не оглох от его истошного вопля. Потом скользнул влево, уходя от удара ножом, и запоздало понял смысл донесшихся до меня слов:

— Хватит дергаться, дура! А то сломаю обе руки!!!

После этого бой превратился в отрывистые картины, почти не связанные друг с другом:

… Кисть с зажатым в ней кинжалом на миг замерла между рукоятью чекана и моим правым запястьем, а потом резко опустилась вниз.

Хрустнула ломающаяся кость.

Перед глазами мелькнули ослабевшие пальцы, из которых медленно вываливался кинжал. И пол с обрывком чьего-то плаща…

… Клюв коротко клюнул за чью-то ключицу. И тут же выскользнул из раны, освобождая дорогу рвущейся к потолку багряной струе…

… Неосмотрительно выставленное вперед колено медленно смялось под пяткой чекана. А через мгновение клюв дотянулся до вытаращенного глаза седобородого дядьки в до блеска отполированной кольчуге.

Вошел. Чуть ли не по рукоять. Дядька начал валиться навзничь и открыл мне жирный затылок мужика в алом жиппоне, стоящего на коленях над моей Ларкой и пытающегося развязать мотню…

Я ударил. Изо всех сил: клюв, перебив позвоночник, пробил горло и выглянул между ключиц. Замерев хорошо если на расстоянии ладони от испуганного лица сестры.

Она вытаращила глаза, вырвала кисти из захвата, уперлась руками в грудь насильника и попыталась его оттолкнуть. Куда там — тело обмякло и… мне пришлось приложить все силы, чтобы уронить его на пол…

— Сзади… — одними губами произнесла Ларка, и я упал. На нее. Чтобы уйти от удара в спину.

Меч просвистел выше. И я, скатившись на пол, лягнул сапогом в оказавшееся рядом колено. А когда атаковавший меня мужик начал клониться вперед, взметнулся вверх и ткнул его пальцами в глаза…

— Па-а-аскуда-а-а… — протяжно завыл он, выронил клинок и закрыл лицо руками.

В количестве и внешнем виде перстней, «украшающих» его пальцы, была какая-то неправильность. Поэтому, сместившись в сторону, я отправил его не к Двуликому, а в долгое-долгое забытье. Потом заметил шевеление у двери и подобрал с пола клевец: надо было упокоить недобитков. И разобраться с метателем ножей…

Третий день второй десятины третьего лиственя.

…Капелька крови, сорвавшаяся с клюва чекана, падает мне на грудь и расплывается по коже безобразным красным пятном. А на отточенном острие начинает набухать вторая.

Почти задохнувшись от смрадного выдоха в лицо, непонимающе таращу глаза на окрашенный алым кусок стали, возникший в горле насильника. Снова дергаюсь, рвусь из последних сил… и вдруг понимаю, что мои руки свободны!

Изо всех сил упираюсь руками в его грудь, скольжу пальцами по потной и покрытой густым волосом коже, пытаюсь оттолкнуть наваливающееся на меня тело и чувствую, как меня вдавливает в ложе.

Не хватает воздуха…

Судорожно вдыхаю, слышу жуткое клокотание в его груди и натыкаюсь взглядом на льющуюся из его рта струйку смешанной с кровью слюны…

Меня передергивает от омерзения. Бьюсь, пытаясь сдвинуть колени, и вдруг ощущаю, что навалившийся на меня мужик начинает валиться в сторону!

Толкаю… Яростно, на выдохе… И вижу, как из-за его спины возникает забрызганное кровью лицо Бездушного…

Несколько мгновений не верю своим глазам. Потом начинаю открывать рот, чтобы заорать от счастья, и вдруг замечаю расплывчатую тень за его спиной…

Взгляд выхватывает тусклую серую полосу, только-только устремляющуюся вперед, и я выдыхаю:

— Сзади…

Широченная шея с чудовищно вздутыми венами летит мне в лицо. Небритый подбородок больно бьет в нос, и я на пару мгновений слепну от боли…

Перед глазами мелькают разноцветные пятна, а из глаз сами собой льются слезы.

Пытаюсь вдохнуть… Чувствую, что тяжесть, придавливавшая меня к ложу, куда-то исчезла. Потом откуда-то издалека слышу жуткий хруст и истошный крик:

— Паскуда-а-а!!!

Смахиваю с лица слезы, таращу глаза, чтобы хоть что-то видеть, и чувствую, что мои губы расплываются в дурацкой улыбке: Кром жив! Он стоит на ногах. А тот мужик, который пытался ударить его мечом, клонится вперед. И прижимает грязные пальцы с обломанными ногтями к лицу, изгвазданному кроваво-красной кашицей.

Мелькает кулак Меченого — и мужик падает на пол, как подрубленный.

«Добей!!!» — шепчу я и прикусываю губу — Кром, наклонившись, поднимает с пола свой чекан. И коротко бьет им по чьему-то черепу…

… Некоторое время тупо смотрю, как он добивает раненых, а потом вдруг начинаю чувствовать все усиливающееся жжение в разбитых губах.

Прикасаюсь к ним пальцами и ужасаюсь: они опухли и превратились во что-то жуткое.

Через вечность вспоминаю про разбитый нос, аккуратно ощупываю его и облегченно вздыхаю: он не сломан. Хотя и основательно разбит.

«Заживет…» — мелькает на краю сознания.

Приподнимаюсь на локте, убираю с лица слипшиеся волосы… и натыкаюсь взглядом на свою обнаженную грудь, заляпанную кровью и слюнями.

Непонимающе пялюсь на обрывки нижней рубашки, приклеившиеся к животу, и вдруг понимаю, что вижу себя всю!!! От груди и до середины бедер…

Вспыхиваю. Жмурюсь… Запоздало понимаю, что надо чем-нибудь прикрыться, и вспоминаю, что лежу на плаще… Прикрываю рукой грудь, вскакиваю… чувствую боль в подвернувшейся стопе…

Взгляд натыкается на бьющийся в агонии труп под моими ногами, а потом в затылке вспыхивает солнце…

… С трудом открыв глаза, я увидела над собой бледное, как полотно, лицо Крома. И его пальцы, сжимающие кусок тряпки, намазанной чем-то грязно-желтым.

Ощущения пришли потом — когда тряпка коснулась моего лица и осторожно нанесла мазь на верхнюю губу: у меня закружилась голова, начало саднить в затылке и неприятно жечь внутреннюю поверхность правого бедра.

— Вы упали и ударились головой… — глухо буркнул Меченый.

Я вспомнила, как и зачем вставала… и почувствовала, что сгораю от стыда: он видел меня голой! И не только видел, но и… — ощущения в бедре многократно усилились, и я, дико перепугавшись, рванулась изо всех сил и ткнула пальцами в… плотную повязку, сдавливающую верхнюю часть ноги!

— Ножом зацепили. Когда резали шоссы… — увидев ужас в моих глазах, буркнул Бездушный. — Кровило… Сильно… Перевязал…

Я закрыла глаза и закусила губу, чтобы не застонать. Она тут же полыхнула болью, а рот наполнился омерзительной горечью.

Кром возмущенно зашипел:

— Ну-у-у!!! Губы ж разбиты!!!

«Разбиты?» — мысленно повторила я и зажмурилась…

— С-сука!!! Кусаться вздумала?! — с лица мужика в некогда роскошном коралловом жиппоне мгновенно пропадает улыбка, а перед моими глазами мелькает смазанная тень…