Михаил Задорнов - Рюрик. Полёт сокола

— Расскажи, отче, что за народ эта чудь, мы-то по морю хаживали, больше с эстами сталкивались, — попросил Трувор.

— Народ земли, как они себя называют, земледелием и всем, что с ним связано, живут. Однако коли биться приходится, то до последнего сражаются, а когда уж нет сил, то и вместе с семьями себя захоронить могут, чтоб в полон к врагу не попасть.

— Как это захоронить? — не понял Синеус.

— А так, княже, яму роют, а сверху на столбах над той ямой землю, камни, деревья кладут, потом спускаются, столбы подрубают, да так живьём себя и хоронят.

— Вот тебе и мирные хлеборобы! — воскликнул Синеус.

— Они из каких народов? — снова спросил Трувор.

— Смесь тех же эстов, финнов да угров. Добре разумеют и тех, и других, и третьих, да только рекут по-своему на любом их этих языков.

— А кривичи, отче? — спросил Синеус.

— Кривичи — славяне, тоже отчаянные воины и народ крепкий, сидят на истоках великих рек — Ра-реки, Западной Двины, Непры, и никому тех истоков никогда не уступали. Князь Гостомысл и с чудью, и с весью, и с кривичами находил общий язык, где словом, а где и силой воинской, все дань в казну княжескую платили. А теперь, вишь, каждый опять к вольнице норовит вернуться. Кривичи сами, с кого хошь, дань берут, Полоцк, рекут, богаче Новгорода, отчего мы должны ему дань платить? Напротив, хотят земли той же чуди к рукам прибрать. А с полудня кривичи воюют с хазарами, что полян, сиверу и вятичей уже данью обложили, и к полночным торговым путям добраться хотят. Вот вепсы, те смирные, воевать не любят, да куда деваться, коли каждый на них нажиться норовит.

— А Изборск, он чей град?

— Изборск князем Гостомыслом и его сыном поставлен, живут там в основном словене да кривичи, а наречён в честь внука Гостомыслова Избора, коего ещё в младенчестве змея уклюнула.

Пока дружина подоспела к Плескову, уже было сожжено три веси кривичей и две чудские веси.

— Виноват, княже, перед тобой и покойным Гостомыслом виноват, не успеваю своей малой сторожевой дружиной, — понурив голову, оправдывался изборский воевода Верба, седоусый рассудительный муж. — Пока за чудинами гоняюсь, кривичи бедокурят, за теми устремлюсь, эти уже сроились и на кривичей идут. Вчера чудь на лодьях пришла да Плесков захватила. И за другие грады боязно, пока я по лесам с воинами бегаю, в любом из поселений усобица вспыхнуть может! Плесков поскорей обратно вернуть надобно, пойдёт ведь товар беспошлинно! Но и свары кровавой допустить нельзя, в граде ведь жёны, дети…

— Из-за чего вражда случилась, воевода? — озабоченно спросил князь.

— Прежде граница меж кривичами и чудью проходила по среднему течению реки Великой. А ныне уже и Выбутские пороги, последние перед озером Чудским, и сам Плесков, где река большим плёсом разливается и в нём удобно лодьи ставить и торг вести, — всё во владении кривичей. Чудь, знамо дело, считает сии земли исконно своими и глядит на кривичей как на захватчиков. Вражда то старая, несколько веков ей уже, да видно после смерти князя Гостомысла кто-то угли той вражды раздуть решил. Сперва чудины на Выбутских порогах стали заборы каменные возводить, рекли, мол, земля наша, и тут межа каменная нас с кривичами разделит. Да кривичи их оттуда выбили, сроившись. В ответ чудины кликнули подмогу из-за Чудского озера и вместе с теми, что на лодьях пришли, Плесков-град захватили. Сказали, что сами теперь будут пошлину с купцов за товары взымать. А в граде-то народ разный: и чудь, и водь, и словены, и кривичи, да кого ж только нет в торговом граде, — сокрушался воевода.

Кривичи тоже собрались с силами, вслед за порогами град теперь намерены отбить. Сколько людей пострадает-то!

Рарог стал собран и быстр, как всегда в боевом деле, он, будто хищник, почуял опасность, и очи его заблистали огнём ярого охотника, речь стала краткой и повелительной.

— Мне четверых добре знающих сии места воинов, будут проводниками. Ты на лодьях, воевода? Станешь по реке, следи, чтоб из града никто не ушёл. Зачинщиков свары надобно в железо взять и предать суду княжескому. С Плесковом я сам разберусь, и с враждующими тоже!

— Всё понял, княже, — кивнул Верба. — Только вот, боюсь, что зачинщики уже мертвы, тот, кто свару задумывает, самых рьяных завсегда первыми в Навь отправляет, а следом и тех, кто их порешил, чтоб к нему тропка не привела! — Воевода собрал свою невеликую дружину и двинулся к реке.

— Отче, — обратился к волхву Рарог, — ты пойдёшь в Изборск?

— Нет, с твоей дружиной останусь пока, может, сгожусь, а то ведь посекут друг дружку чудины с кривичами ни за что. Усобица, она сродни слепцу с мечом — крушит всех подряд, не разбирая правого и виноватого.

— Братья, делаем так, — отрывисто молвил Рарог Ольгу, Трувору и Синеусу, — отправим по двое посыльных с княжеским словом к каждой стороне: оружие сложить, град освободить, зачинщиков выдать. Кто ослушается и станет сопротивление чинить, будет покаран нещадно, другим в назидание. Всем речь, что на неправых есть суд княжеский, а кто решил самосуд устроить, будет покаран по Русской Правде!

Княжеская решительность, напор и быстрота передалась через начальников каждому дружиннику. Подойдя к граду, стоящему на правом берегу реки, дружина разделилась надвое и принялась обтекать и град, и приступивших к нему кривичей большим железным полуколом — от реки до реки. Всё делалось привычно быстро, но без суеты. С полуночи противников охватили Ольг с Синеусом, с полудня Рарог, а с захода Трувор.

Когда варяги замкнули смутьянов в коло, несколько сотен вооружённых людей высыпали из града, шумно обсуждая вдруг представшую пред ними молчаливую, но грозную силу. Они возмущённо кричали, потрясали копьями, топорами, сулицами, однако железное коло не двигалось и ничем на суету и крики не отвечало. Это было необычно и стало охлаждать некоторые горячие головы.

Гордым кривичам тоже не по нраву было зреть, как их вместе с супротивниками окружили молчаливые железные ряды, в которых даже на расстоянии по слаженности и быстроте угадывались опытные воины. Когда же двое добротно вооружённых и уверенных в себе воинов пришли от Рарога с его жёстким княжеским словом и приказали сложить оружие, кривичи призадумались. Про то, что новый князь хоть и молод, но на слово твёрд и на меч скор, молва донесла ещё в ту пору, когда Гостомысл пригласил своего внука на княжение. А тот, возвращаясь домой, напал на нурманов, разбил их фиорд, а оставшихся прислал деду в подарок для службы в его дружине. Всё это было ведомо верховоде кривичей, но до поры до времени никак народа его не касалось. Теперь же сей Рарог пришёл к ним княжить и наводить порядки по-своему. И даже через посланца видно, что настроен весьма решительно. Князь кривичей далеко в Полоцке, а Рарог, вот он, в нескольких сотнях шагов, потому решать, что ответить новому новгородскому князю, следует ему, верховоде Бориславу.