Алина Борисова - Вампиры девичьих грез. Часть 1 [CИ]

- Далеко собрались, юноша? - отстранившись и прихватив его руку своей, спокойно так поинтересовалась.

- Нуу, - судя по мутному взору, в мыслях своих он уже везде добрался. - Ты ведь, кажется, была не против, - Петька попытался высвободить руку и продолжить.

- Была, - согласилась я, отодвигаясь и отстраняя от себя его жадную пятерню. - Вот до сего момента. А дальше - против. И, если ты не хочешь испортить нам обоим каникулы, вот на этом мы и остановимся.

- Да пожалуйста, - Петька обиженно отвернулся.

А я пошла в ванную переодеваться ко сну. Там только заметила, что пуговицы на блузке он мне расстегнул почти все. И когда успел? Впрочем, ложной скромностью я не страдала. Было приятно, ничего не скажешь. Уж точно лучше, чем с Темкой. И чего я на него тогда бросилась? Вот только... глупо как мы, люди устроены. Вот нам, девочкам, что надо? Чтобы обогрели, полюбили, утешили. А мальчикам надо обладать. Владеть им надо, иначе мужественность они свою не чувствуют. Вот и маемся.

Приняв душ, переоделась в ночнушку, очень закрытую, с длинными рукавами и высоким воротом, специально дома выбирала. И отправилась спать, понадеявшись, что Петька никак не хуже, чем я о нем думаю, и инцидент исчерпан.

Петерс тут же захватил освободившуюся ванную, а когда он вышел, я уже спала. Проснувшись утром, правда, обнаружила, что свою половину кровати Петенька давно покинул и лежит, прижавшись ко мне и легонько обнимая одной рукой. Против таких объятий я, честно говоря, не возражала, в них даже уютней как-то. Поэтому с улыбкой чмокнула Петьку в нос. И с удовольствием смотрела, как открываются его глаза. Довольно маленькие для его лица глаза невыразительного болотного оттенка. Нос картошкой, волосы... Вот волосы у него должны были б быть рыжие, ему б пошло. А были просто русые, одного из тех невнятных оттенков, которые сходу и не знаешь, как обозвать. Но мне он был дорог и такой. Это ж был Петька. Мой Петька. Мы с ним даже родились с разницей в две недели, причем в одном роддоме, да еще у мамы его были какие-то осложнения после родов, и ее долго не выписывали. Так что Петька отправился домой лишь на следующий день после того, как родилась я. Дождался, как любили смеяться наши мамы. Они вообще, как встречались, так и начинали вспоминать бесконечные истории из нашего самого раннего детства, которые только в их памяти и сохранились.

Ну а мы... Мы отправились на завтрак, а потом - потом окунулись с головой в пучину местных развлечений, так что и не вспомнить уже, что уж там мы в какой день делали. И на лыжи я, не удержалась, тоже встала. Не в первый день, конечно. Но на третий - четвертый...да! И оно того стоило! И свист ветра в ушах, и ты летишь, рассекая снежную гладь! Страх? Восторг? Все смешалось в диком коктейле, и хочется повторить, и еще, и снова. Нет, и падала, конечно, куда ж без этого, и пребольно пару раз падала. А уж снега загребала под куртку - мама не горюй! У нас же с Петькой, в отличии от того же Кирюхи, специальных курток не было, ну там с резинками на нужных местах. И, хотя в местном магазине (а тут был и местный магазин) они продавались, денег на их покупку у нас тоже не было. Катались так, и не заморачивались. И на каток ходили. Правда, тут уж только мы со Светкой, кавалеры наши этого увлечения не разделяли. Подозреваю - не умели, или умели плохо, не хотелось позориться. Но мы и без них особо не скучали. Мы ж туда, собственно, кататься, а для общения нам и времени и места хватало.

А вот в бассейн я с ними не пошла ни разу, как они все меня не уговаривали. Не бывает НАСТОЛЬКО закрытых купальников. Вот и разговаривать не о чем.

Ну а наши с Петькой "постельные сцены"... Постель была, сцен не было. Дальше объятий и поцелуев я была идти категорически не готова. Так и спали, обнявшись, в одной кроватке, аки брат с сестричкой. Может, будь Петька постарше и поопытней, и все бы у нас случилось. Но ему, как и мне, еще девятнадцати не исполнилось, наверно, и у него были какие комплексы. В общем, мое "нет" было для него действительно "нет", а не циничным "девочка ломается".

Так и жили. И все было здорово. Долго. Почти все каникулы. До того дня, когда я поспешила. Мы забежали в номер после ужина, чтобы переодеться, а Петька захватил туалет - приспичило ему, видишь ли. Ну, я и решила, что успею, пока он там. Не успела. Я как раз потянулась, чтоб взять блузку, когда его возглас: "можешь занимать" захлебнулся на первом "мо..."

Я судорожно развернулась к нему лицом, но было поздно - он заметил.

- Что это, Лара? - потрясенно выдохнул он.

- Ничего, - нервно отрезала я, пытаясь попасть в рукава блузки дрожащими руками.

- Ничего?! - он в два шага преодолел разделяющее нас пространство и, схватив меня за плечи, развернул к себе спиной, попутно отбрасывая прочь мою так и не надетую блузку. И замер - потрясенный, шокированный, не находящий ни слов, ни даже мыслей, которые можно было бы этими словами выразить. А я стояла перед ним обреченно, беспомощно, и щеки мои горели от непереносимого стыда из-за того, что он узнал мою самую постыдную, самую гнусную тайну. Он думал, что я человек, а со мной, оказывается, можно - вот так...

- Кто. Это. Сделал? - наконец сумел выдавить Петька.

- Тебе оно зачем, Петь? - очень тихо поинтересовалась я. - Думаешь, узнаешь, и станет легче? Ну, вот я знаю. Только что-то мне не легче, уж ты поверь...

- Легче?! Да ты о чем?! Да за такое убивать... Ладно, мы не он, но в суд-то подать надо обязательно! Тот, кто это сделал - он же не человек, он же выродок, ему не место среди людей!

- Правда? - у меня начиналась истерика. Я сложилась от смеха, упав на корточки возле кровати, слезы при этом лились потоком. - Не человек? Ну надо же! Да правда? А ты, значит, в суд? Подашь? На него? Или на меня? Только знаешь? Чем кончится суд? Знаешь? Меня убьют! Потому, что это я. Не человек. А ему - можно! Можно!

- Лара, Лара, что ты, - Петька упал на колени возле меня, обнял, прижал к себе. Начал укачивать, утешая, целуя меня в волосы, гладя плечи. - Тише, моя девочка, тише. Не надо, не плачь. Ты мне потом все расскажешь. Успокоишься - и расскажешь. Не плачь. Я люблю тебя. Я с тобой. Все будет хорошо, родная моя, все будет хорошо.

Он целовал. Волосы, плечи, шею. Потом его губы скользнули ниже, и я почувствовала, что он целует мои шрамы. Медленно-медленно скользит губами, целуя каждый миллиметр изуродованной кожи. А потом уже я его целовала, и снова он меня, и вот мы уже на кровати, и одежды на нас становится все меньше, и даже когда его руки потянули вниз мои трусики, я его не остановила. Мне хотелось быть с ним. Мне хотелось, чтобы он был во мне. Но вот хотела ли я его? Было не важно. Он целовал. Все шрамы на моей попе, и все места, где не было шрамов. Целовал и ласкал мою грудь, и вновь возвращался к губам. Я отвечала на его поцелуи и целовала сама, лаская его волосы, плечи, спину... И когда он раздвинул мне ноги и встал между ними на колени, я была готова. Я ждала его. И вот он потянул вниз уже собственные трусы... И я увидела ЭТО, и поняла, что меня сейчас вырвет. Потому, что мгновенно вспомнила другое "достоинство", перенесясь мысленно в Новогоднюю ночь, в больницу. Вновь как вживую увидела все это бесконечное, немыслимое непотребство. И даже вспомнила тот омерзительный запах - пота, спермы и крови.