Тереза Томлинсон - Лунные Всадницы

— Госпожа Атиша не станет ждать, пока девица наконец-то надумает, кто из парней ей по сердцу. Резеду торопить с выбором нельзя, так что поезжай-ка ты с Лунными Всадницами — и будешь счастлива.

— Конечно, буду! — На этот счет у Мирины никаких сомнений не было.

Мазагарди поднялись до рассвета и принялись сворачивать шатры. Все люди племени исполняли свои обязанности на совесть, даже малые дети. Все это проделывалось так часто, что споров никаких не возникало, да и в словах необходимости не было. Ведь с каждой народившейся луной племя перебиралось на новые пастбища вместе со всеми своими козами, овцами и лошадьми.

С круглых шатров снимались войлочные и полотняные покрытия, и взгляду открывались крепкие деревянные каркасы. Именно они и служили для шатров надежной основой и опорой: ведь те, кто почитают Великую Мать Маа, не станут оскорблять богиню, загоняя в землю колышки, как, по слухам, делают иные.

Последнее, что оставалось сделать, — это разобрать и сложить каркасы и привязать их к полозьям. Затем мужчины и женщины племени вскочили на коней, и даже совсем маленькие дети уверенно восседали верхом. И вот, поклонившись и вполголоса пробормотав благословение земле, что кормила их весь прошедший месяц, племя стремительно умчалось прочь.

Мирина и Томи скакали бок о бок, непривычно примолкшие, лишь переглядываясь да улыбаясь друг другу: никогда в жизни они себя так не вели. Мазагарди ехали быстро; через реку Скамандер переправились вброд. Унылые дни Снежных месяцев остались в прошлом, все с нетерпением ждали возвращения солнца.

С высоких скал в Месте Текучих Вод сбегали ручьи: там били теплые и холодные ключи. Речные берега поросли высокими тенистыми деревьями, повсюду зеленела свежая молодая травка — будет где попастись и козам, и лошадям.

«Отчего мы не живем здесь всегда?» — спросила некогда бабушку Мирина, тогда еще совсем крошка Хати, помнится, лишь рассмеялась в ответ.

«Ах, как бы мне того хотелось, моя сладкая! Место здесь просто чудесное, лучше в целом свете не сыщешь, да только надолго ли оно сохранит свою красоту, если мы здесь поселимся? Ручьи пересохнут, скот вытопчет пастбища, земля замусорится, мы сами уничтожим то, что дарит нам столько радости».

«Значит, нам нужно давать этому местечку отдохнуть от нас, чтобы потом вернуться снова!» — догадалась девочка. Хати улыбнулась и одобрительно погладила ее по щеке. «Ты быстро перенимаешь нашу мудрость, маленькая».

Солнце уже опускалось к горизонту, когда мазагарди добрались до места схода. Лагерь разбивали с шумом и гомоном. А вокруг уже вырос целый город из шатров. Люди весело переговаривались через небольшую реку: обменивались приветствиями, новостями о войнах, моровых поветриях и сражениях. Радостно рассказывали о доброй торговле или жаловались на неудачные сделки.

— Говорят, Приам прибывает нынче вечером: ему уже и шатер поставили, — сообщил Абен жене, что с ног сбилась, бегая из шатра и обратно. При этих словах Гюль на мгновение замешкалась, разворачивая и укладывая войлочный настил перед очагом. — Думал предложить ему наших серебристых кобылиц, — признался тот.

Гюль кивнула. Абена хлебом не корми, дай всласть поторговаться. Вот и сейчас глаза его воинственно посверкивали, а оружием ему послужат железная решимость, и красноречие, и законная гордость за великолепных серебристо-белых коней: эту породу Абен разводил вот уже пять лет.

— Приам? — В голосе Хати прозвучало неодобрение. — Эти троянцы нашу богиню не особо жалуют, Аполлон и госпожа Сова им куда ближе.

— Да на словах-то люди могут кого угодно почитать, — подмигнул Абен.

— Уж кому и знать, как не мне, — согласилась Хати, вспоминая те дни, когда была жрицей. — Многие восхваляют Зевса с Афиной, а сами тайно приглашают Лунных Всадниц, если им дождь нужен или там солнце в пору созревания.

На следующий день Абен поднялся ни свет ни заря и заботливо расчесал гривы своим бесценным серебристым кобылицам.

— Пойдем со мной, жена, — попросил он. — Пойдем со мной в Приамов шатер. Пусть царь полюбуется на великолепных всадниц — тогда, глядишь, и коней оценит по достоинству.

— Мы и Мирину с собой возьмем, — согласилась Гюль. — Пусть блеснет своим искусством, вот только этим троянцам вроде бы не по душе, чтоб женщины верхом ездили.

— Да-да, — Абен покачал головой. — В этом троянцы такие же, как и ахейцы: жен и дочерей своих держат дома, в четырех стенах, хотя по мне так это просто глупость, ведь у народа, женщины которого ездят верхом и сражаются, воинов-то в два раза больше!

Нарядившись в самые красивые одежды, Мирина выступила перед Приамом и его свитой верхом на одной из серебристых кобылиц. Она то мчалась рысью, то пускала лошадь в галоп, играючи переходя с одного аллюра на другой, а закончила выступление танцем на конской спине. Это был ее особенный номер с тех пор, как она впервые встала на спину лошади в возрасте трех зим. Восхищенный Приам купил сразу шесть серебристых кобылиц и заплатил Абену, не торгуясь, хотя запросил тот немало. После чего троянский царь пригласил гостей в свой огромный шатер выпить изысканного, благоухающего розами напитка.

Мирина с любопытством озиралась по сторонам: в таком роскошном месте она никогда прежде не бывала. На длинных низких скамьях, украшенных резьбой и позолотой, громоздились шелковые подушки. Расстеленные на земле ковры были такими мягкими и пушистыми, что Мирину так и тянуло броситься на пол и покататься по ним. «Если таков Приамов шатер, то каков же дворец?» — гадала она про себя.

Хрупкая девушка с густыми темными волосами, на вид чуть старше Мирины, разливала из серебряного кувшина благоухающий розами напиток. Мирина глянула на девушку — и дыхание у нее на мгновение перехватило. Ну и глазищи: от таких любому не по себе сделается! Один глаз был синим, точно Эгейское море, а второй — зеленым, точно весенняя травка, благодаря чему весь облик девушки производил впечатление странное и едва ли не пугающее. На челе ее покоился тонкий золотой венчик, украшенный изображением солнца с расходящимися лучами, но яркий блеск его мерк и бледнел на фоне великолепного ярко-шафранного платья. Мирина с трудом заставила себя отвести взгляд.

Разливать напиток помогала девочка помладше, разодетая не менее роскошно, однако все было серебряным. На ее венчике красовался не знак солнца, но жемчужный полумесяц.

— Я — Кассандра, дочь Приама, — представилась старшая. — И до чего ж великолепно ты танцуешь на лошади: я в жизни ничего подобного не видела!

Столь искреннее восхищение польстило Мирине, однако она по-прежнему ощущала себя слегка неуютно. Ее так и тянуло посмотреть в разноцветные глаза собеседницы, хотя девушка знала это — вопиющая невежливость. У Приама, как известно, детей много; надо думать, младшая из девочек — тоже троянская царевна.