Полина Каминская - Операция Антиирод

– Он ведь нам все уши стер своими рассказами о перевертышах. Всю дорогу твердил: нету на местных болотах большей заразы, чем перевертыши! Каждую кочку подозрительную, помню, обнюхивал, лишний раз по горло в воде проходил, чем по кочкам. – Леня сильно потер перносицу и, прищурившись, посмотрел куда-то вдаль. – Вот и накликал. – Азмун горестно покачал головой. Судя по четко расставленным паузам, история была хорошо откатана. И явно из любимых. Народ слушал внимательно, и даже Стармех не спускал с Лени глаз. Сигарету он, как всегда в минуты сосредоточенности, держал очень близко к лицу, незаметно затягивался и лишь время от времени закутывался дымом.

– Я как раз за Семиногом тогда шел, – неспешно продолжал Пурген, но глаза у него уже сделались круглыми, румянец выступил на щеках, – помнишь, Вомбат, когда мы спешным порядком от Кам'Аза уходили? – Не поворачивая головы, все просто почувствовали кивок Командира. – Я еще удивился, до чего он спокойно идет. Даже не спокойно, а... как это... уверенно, что ли? Так не похоже на Семинога... Я уже потом догадался, что он тогда здорово трусил... И еще помню, что я почему-то смотрел не себе под ноги, а на него. Именно на него. Словно ждал чего-то... – Леня поежился и быстро-непонятно взглянул на Цукошу. – А потом Семиног встал на кочку... Уверенно так встал... Зачем-то двумя ногами... Повернулся... Я думал, он что-то сказать хочет. И вдруг его ка-ак швырнет... Он так лицом вниз, не сгибаясь, и упал... В воду. И тут же пропал. Я – туда. Всего-то метра три до него было.

Смотрю: ни воды, ни кочки. Кусок земли твердой, метр на метр примерно, – Леня неловко развел руками, показывая, сколько, – и посередине – две подошвы...

– Перевертыш... – после длинной паузы выдохнул •Азмун. А Двоечник, словно специально для Саши, прокрутил в памяти в бешеном темпе картинки последующих попыток спасения Семинога. Грязь, суета, ругань, страх и – полная безнадега. Результат – нулевой.

Саша тем временем, потихоньку покинув свой укромный уголок, с любопытством просмотрел предложенный спектакль, но никакого удовольствия не получил, а только лишь разозлился сильнее на Командира-Антонова.

Вот ведь гад, каких игрушек тут наворотил для своих бойскаутов!

Какая-то мерзкого вида тварь, пуская тягучие желтые слюни, выползла из-за кочки и тупо уставилась на Санины ботинки, видимо соображая: прокусить или нет? Да пошел ты! Саша быстро решил сомнения задумчивой мерзости (которая после любезного пояснения Двоечника оказалась пустяком) ударом ботинка.

– Ты чего это? – обалдело спросил Стармех у Сани. Да и остальные глянули с не меньшим удивлением.

Да он-то ничего. Это я вашего пустяка шуганул, ребята. Потому что противный он очень. Дрянь слюнявая. И Вомбат ваш – сволочь. На этот раз Саша оказался вполне готов к Саниному выпаду. И довольно ловко увернулся.

Вот что, друг. Ты меня лучше не зли. И свои наскоки на меня оставь. Я сюда за делом пришел, так что не мешай. Нюхай свои цветочки и топай, куда велят. Но уж когда мне понадобится – не обессудь, придется подвинуться.

– Я думаю, мужики, нам пора, – решительно сказал Стармех, вставая. – Засиделись. До вечера нужно с болота уйти. К тому же Двоечник, похоже, уже какой-то дряни здесь надышался. Скоро на нас кидаться начнет.

Все тут же повскакивали со своих кочек и преувеличенно бодро начали собираться.

То есть это опять-таки мне показалось, что преувеличенно. Видно, раздражение все нарастает и нарастает, вот и придираюсь по пустякам. Все. Расслабься и – вперед. Вместе со славной командой господина Вомбата. Бойскауты так бойскауты. Верная рука товарища, каша из котелка. Страшилки на сон грядущий. Играем дальше.

Болото, слава Богу, кончилось уже метров через пятьсот. Ненадолго остановились, счищая налипшую грязь, и бодро потопали дальше.

До самого вечера никаких особых приключений не подвернулось. Так, по мелочи: проходя Замотанным Подлеском, как водится, потеряли тропу, да еще перед самой ночевкой спугнули целый выводок трындычих. Толстенная мамаша с поросячьим визгом выскочила из-под ног Вомбата и понеслась прочь, на бегу теряя перья и плохо закрепившихся на спине детенышей.

Вечером Саша долго ворочался в спящем Санином сознании, пытаясь придать мыслям хоть какую-то видимость порядка. Замучился и тоже уснул. А за ночь что-то сдвинулось, схлопнулось, переварилось и переплавилось. Сашина ненависть, слившись с Саниной терпимостью, привела обоих к неожиданному душевному консенсусу уровня братьев-близнецов.

– Хорошо рубаешь... – заметил Цукоша за завтраком, провожая взглядом миску Двоечника с изрядной порцией добавки.

– Ага, – разулыбался Саня, чуткий до похвалы.

День предстоял замечательный. Вомбат предлагал совершить ле-егонькую прогулочку к Старому Руслу, дабы поупражняться немного в стрельбе по кислотникам. Добряга-Квадрат в последний раз отвалил нам такое количество патронов, что у Цукоши к вечеру от тяжести свело спину. Ну грех не облегчить рюкзаки...

По пути Пурген от избытка хорошего настроения исполнял на бис свой любимый “Марш заики”, потом хохмил, не переставая. Настолько увлекся, что свалился в дрысячью нору под дружный смех Команды. Короче говоря, все шло расчудесненько.

До тех пор, пока Вомбат не подстрелил юнгера.

То есть вначале никто ничего и не понял. Какая-то худая нескладная фигура замаячила среди деревьев, Двоечник даже подумал: клен-бродяга мается по жаре. А Вомбат уже – раз! – и выстрелил. Как всегда, быстро и метко. Несмотря на густо понатыканные сосенки.

– Кого это ты? – удивился Пурген, близоруко всматриваясь.

Вомбат брезгливо передернул плечами и равнодушно закинул автомат за спину. Мужики ломанулись смотреть, и только Саня (не Саша!) заметил оттянутый вниз непонятной ненавистью угол рта Командира.

– Ах ты, ежкин кот! – даже не воскликнул, а обалдело выдохнул Азмун, останавливаясь около лежащего юнгера. И (теперь уже Саша) ощутил всю тошнотворную нелепость ситуации. Нет, даже не нелепость, а... какую-то мальчишескую стадность. Словно на глазах учеников обожаемый учитель-гуманист, выйдя после лекции о любви ко всему живому, вдруг ни с того ни с сего ударил ногой бездомного пса. Сильно ударил. Убил.

Юнгер лежал на сухой земле в неловкой позе человека, который только что во сне перевернулся с боку на спину. Смуглое лицо его постепенно разглаживалось, и только печальная улыбка еще долго держалась в уголках губ. Левая рука лежала на сердце, правая сжимала дудку. Вот он кто, оказывается. Юнгер-дудочник. Непонятное и робкое создание из загадочного племени бродячих паяцев и поэтов. Встречали мы таких пару раз в Таборе, встречали. Не люди и не цветы – их пластилиновые лица способны были за секунду поменять тысячу выражений, а тихие гипнотические песни вышибали слезу у самых отъявленных негодяев – живодеров с Железки. Их музыка утоляла жажду и веселила до колик, а недолговечные водяные картинки оставались в памяти на многие недели. Никто не знал, откуда приходят юнгёры и куда они уходят. Чем они питаются и откуда берут сбой странные мотивы. Но от Стругацких Полей до западной границы Города, от Усть-Вьюрта до Карам'д'Уморта обидеть юнгера считалось самой низкой низостью.