Анастасия Вернер - Кровавый закон

Дерек пожал плечами.

— Получше тебя.

— Да? Я вижу. Сколько тебе лет? — зачем-то спросил мужчина.

— Тебе какое дело?

— Любопытно.

— Любопытствуй в другом месте, — огрызнулся громила.

— Страшно отвечать? — насмешливо поднял бровь Лекс.

— Ты на кого тут бочку катишь, а?!

— Последние три минуты я сижу на стуле.

Дерек слегка растерялся. Он привык уже общаться в своем кругу на таком языке и как-то в прямом смысле его слова еще никто не воспринимал.

— Я не в этом смысле.

— Да все равно. Тебе на вид лет двадцать пять. Может, тридцать. Что ты забыл у четырнадцатилетней девчонки?

— Ты на что намекаешь?! — тут же зарычал Дерек.

— Ни на что, — пожал плечами Лекс, и сразу стало ясно: он намекает на то самое.

— Не смей даже слова гадкого про нее сказать, понял? — угрожающе предупредил мужик.

— Конечно, — таким тоном ответил мужчина, словно только что сказал: «Мне вообще нет до нее никакого дела».

Олиф поняла, что так и не перестала сжимать ни в чем не повинный стол. Она судорожно разжала пальцы, обвела жалостливым взглядом некогда старый, но родной и уютный дом, теперь больше похожий на обычную медвежью берлогу. Поймала на себе изучающий взгляд Дерека, источающий неприязнь, и решила осторожно спросить:

— Давно ты с ними?

— Да, — и глазом не повел мужик.

Олиф понятливо кивнула: не скажет. Не потому, что не хочет, а потому что это она спрашивает. Повисла тишина. Девушка чуть повернула голову и посмотрела на Лекса. Тот вроде сидел в расслабленной позе, однако видно было, что он напряжен. Причем явно не из-за «воссоединения с семьей», а из-за кое-кого очень странного, недвусмысленно прокручивающего нож в руке. Тишина ни кем не нарушалась, и, в конце концов, стало слышно, как играет во дворе Тимка. Дерек медленно подошел к окну, чуть отодвинул некогда белую, но со временем пожелтевшую ткань в сторону и выглянул посмотреть, всё ли в порядке. Видимо, в порядке было не всё. Мужик повернулся к ним и, строго предупредив, чтобы они оставались на своих местах и даже шагу не посмели сделать, выскочил во двор.

Олиф с Лексом остались вдвоем, но ни ей, ни ему, сказать было нечего. Тишина начала давить с такой силой, что хотелось чашку уронить, лишь бы не было так тихо. Однако время шло, а они по-прежнему сидели и ждали, боясь пошевелиться. В какой-то момент Олиф почувствовала неловкость. Да, они никогда не обсуждали всякие там общие темы: погоду, цены на одежду, или что там обсуждают… люди. Обычные люди. Но, тем не менее, они всегда разговаривали. Грубо, с издевкой, но ведь разговаривали же. А тут вдруг так, что даже руку почесать — и то страшно, из-за боязни нарушить эту тишину.

Олиф осторожно покосилась на мужчину, и ей неожиданно пришла в голову идея, как можно избавиться от этого смущения и неловкости. Девушка вскочила на ноги.

— У нас тут были старые повязки, с Тимкиной болезни еще. Можно сменить твои… — она запнулась, рассматривая полки с нужными ей вещами, потом вдруг вспомнила, что недоговорила, смущено кашлянула. — Ну, твои повязки. Их уже пора. Менять.

Сил не хватило посмотреть на Лекса, и выдержать очередной насмешливый взгляд — а в том, что он обязательно будет, она не сомневалась.

— Не стоит, — ответил ей мужчина.

— Стоит. Это мой дом, я тоже имею право брать нужные мне вещи.

— Угу, с ходячей лопатой сама будешь разбираться.

— Ну и буду, — с вызовом ответила Олиф.

— Я почти восхищен твоей смелостью. — Ладно уж, пускай издевается, зато хоть заговорили.

— Это не смелость. Это естественное желание. — Девушка с нескрываемым злорадством повернулась к Лексу, надеясь, что уела этого наглого типа. Но он смотрел на нее таким взглядом, что она чуть не треснула себя по лбу, за глупость, которую додумалась сморозить. Тут же провокационно исправилась: — Помочь! Желание помочь!!

— Я так и подумал, — заверил он ее, скрывая усмешку.

Олиф повернулась к полкам, начиная неловко копаться в наставленных вещах. Мешочки какие-то странные, без всяких пометок. Что это вообще такое? И где лекарства?

— Эй, ты!! — взревел грубый голос прямо из входа. — Ты что там делаешь?!

Олиф вздрогнула, но нашла в себе силы бесстрашно посмотреть на приближающегося мужика. Этот монстр в одночасье преодолел разделяющее их расстояние, схватил девушку за руку и оттащил подальше от полок, как будто она могла найти там спрятанные сокровища.

— Я же сказал: сидеть и не дергаться!!

Девушка поморщилась от этого режущего слух тембра.

— Что из моих слов было тебе не понятным?! — продолжал орать он. — Вы здесь никто!!! Не смейте даже приближаться ни к Тимке, ни к кому-нибудь еще, ясно?! Сядь, и не дергайся!!!

Олиф зло сощурилась. Мужик был страшным, правда страшным. От одного его вида мурашки по телу бежали, а уж когда он находился так близко, да еще и угрожать начал… в самую пору было бы испугаться. Вот только Олиф все это уже видела. И глупую надменность, и обманчивое чувство превосходства. Он считал себя сильным, смелым и устрашающим. Он думал, что может командовать и распоряжаться. Он искренне верил, что все его будут слушаться. Его слова звучали грозно и вызывали дрожь в коленях.

Если бы не одно «но» — он все равно оставался никем.

— Я искала повязки, — холодно отозвалась Олиф.

— Какие еще повязки?! Зачем они тебе, рот свой заткнуть?!

— Я просто хотела заново перевязать его раны. — Девушка с невероятной злостью выдернула свою руку из его огромных пальцев и снова посмотрела на полки. — Тут должны были быть повязки. Где они?!

— Не твое дело. Это не твой дом, ясно? Сядь и помалкивай.

И видя, что девчонка никак не реагирует, он вновь схватил ее за руку и сам потащил обратно к табуретке. Грубо усадил на место.

Олиф с тихой ненавистью провожала каждое его действие, однако почему-то не чувствовала ни ярости, ни гнева. Она знала, что если бы оказалась сейчас на его месте — вела бы себя так же. Лекс был прав: он волнуется за Тимку, вообще за всю ее семью. Так он защищает их от опасности. От незнакомцев — странных, непонятно откуда взявшихся. Еще и с такой наглостью заявивших, что приходятся родственниками. Они с Лексом выглядели действительно страшно, создавая впечатление настоящих разбойников. Вернее, разбойника и проститутки.

Олиф вдруг почувствовала, как от несправедливости в горле образуется комок, готовый в любой момент перерасти в слезы. Слезы горечи. Берегини, ну почему этот человек не мог появиться тут на три месяца раньше? Почему?!

Олиф была уверена: если бы он был с ними в тот день, Перводружинник даже в дом не смог бы войти. И она, Олиф, никогда не взвалила бы на себя это грех. Теперь ее руки в крови, невидимой крови, которую уже никогда не отмыть. Надо же, а ведь когда-то пустыня казалась ей чем-то нереальным.