Говард Уолдроп - Дикие карты

Телекинез был единственной способностью, которая наиболее часто обнаруживалась у жертв вируса еще в сорок шестом. Он повидал с дюжину пациентов, которые усилием воли передвигали скрепки и карандаши, а одна женщина даже могла удерживать свое тело в воздухе до десяти минут за один прием. Даже способность Эрла Сэндерсона летать в основе своей была телекинетической. Однако он не стал рассказывать им, что ни разу еще не сталкивался с телекинезом такого масштаба. Разумеется, когда статья вышла, половина его слов оказалась переврана.

— Знаешь, а он ведь джокер, — прошептала сестричка справа, та самая, на которой была серебристо-серая маска кошки. Она прильнула к его плечу и читала о Черепахе.

— Джокер? — переспросил Тахион.

— Он ведь прячется внутри панциря, так? Зачем это было бы ему нужно, если он не сущее страшилище? — Она вытащила руку из его ширинки. — Можно я заберу эту газету?

Tax подвинул газету к ней.

— Теперь они поют ему дифирамбы, — резко бросил он. — Когда-то «Четырем тузам» тоже пели дифирамбы.

— Это та цветная группа, да? — спросила девушка, проглядывая заголовки.

— Она ведет альбом, — пояснила ее сестра. — Все джокеры считают, будто он один из них. Глупо, да? Голову даю на отсечение, это просто машина, какая-нибудь очередная летающая тарелка ВВС.

— А вот и нет. Здесь прямо так и написано.

«Кошка» ткнула в заметку длинным ярко-алым ногтем.

— Не обращай на нее внимания, — посоветовала сестричка слева от него. Она придвинулась к Тахиону поближе, куснула его за шею и запустила под стол руку. — Эй, что за дела? Ты ни на что не годишься.

— Приношу свои извинения, — мрачно сказал Тахион.

Космос и Хаос метали топоры, мачете и ножи через всю стену, и зеркала многократно отражали этот сверкающий водопад. На столике перед ним стояла бутылка превосходного коньяка, а с обеих сторон сидели прелестные, готовые ублажать его девушки, но внезапно по какой-то причине, которую он и сам не мог бы назвать, вечеринка потеряла для него всю свою прелесть. Он наполнил бокал почти до краев и вдохнул терпкий пьянящий запах.

— Веселого Рождества, — буркнул он, ни к кому в отдельности не обращаясь.

Очнулся он под сердитый гул голоса Мела. Tax с усилием поднял голову с зеркальной поверхности стола и, пьяно моргая, уставился на свое красное опухшее отражение. Жонглеры, близняшки и многочисленные зрители давно ушли. Щека была липкой — он уснул прямо в луже пролитого коньяка. Он помнил, как у столика стояла Ангеллик.

— Иди спать, Таки, — сказала она. Подошедший Мел спросил, не оттащить ли его в постель. — Не сегодня, ты же знаешь, какой сегодня день. Пусть проспится здесь.

Он так и не смог вспомнить, когда заснул.

Голова у него готова была лопнуть, а вопли Мела только усугубляли положение.

— …Да чихать мне с высокой горки, что тебе обещали, подонок! Ты ее не увидишь!

Второй, более тихий голос что-то отвечал.

— Ты получишь свои поганые деньги, но больше ни на что не рассчитывай, — рявкнул вышибала.

Tax поднял глаза. В зеркалах мелькали смутные отражения: странные изогнутые силуэты, расплывающиеся в тусклом утреннем свете, отражения отражений, многие их сотни, прекрасные, чудовищные, бессчетные — его детища, его наследники, результат его неудач, живое море джокеров. Негромкий голос произнес что-то еще.

— Да пошел ты! — ответил Мел.

Его тело походило на изогнутый прутик, а голова была размером с тыкву; Tax невольно улыбнулся. Мел оттолкнул кого-то и потянулся за спину, нащупывая свой пистолет.

Отражения и отражения отражений, нелепо удлиненные силуэты и силуэты, раздутые, как бочонки, силуэты круглолицые и тощие, как щепки, силуэты белые и черные, они разом ожили, и клуб наполнился шумом; Мел хрипло вскрикнул, послышался сухой треск выстрела. Tax инстинктивно нырнул под стол, по пути больно ударившись лбом о край столешницы. Он сморгнул выступившие от боли слезы и съежился на полу, глядя на бесчисленные отражения ног, а мир вокруг него вдруг начал рушиться вдребезги, утопая в оглушительной какофонии. Стекло раскалывалось и падало, вокруг разбивались зеркала, и крошечные посеребренные лезвия разлетались во все стороны, слишком многочисленные, чтобы даже Космосу и Хаосу удалось их поймать; черные трещины разбегались по отражениям, отхватывали куски от всех искривленных теней-силуэтов; кровь забрызгивала зеркальные осколки.

Ад прекратился так же внезапно, как и начался. Негромкий голос что-то произнес, потом послышались шаги и хруст разбитого стекла. Миг спустя раздался приглушенный вскрик. Tax лежал под столом, пьяный и перепуганный насмерть. Палец пронзила резкая боль: он кровоточил, порезанный осколком зеркала. Он не мог думать ни о чем ином, кроме иррациональных человеческих суеверий относительно разбитых зеркал, которые предвещали несчастье, и прикрыл голову руками, точно пытаясь заставить этот чудовищный кошмар рассеяться.

Второй раз он очнулся оттого, что его бесцеремонно тряс полицейский.

Один из детективов сообщил ему, что Мел мертв; ему показали фотографию вышибалы, лежащего в луже крови посреди куч разбитого стекла. Рут тоже была мертва, как и один из швейцаров, слабоумный циклоп, который ни разу в жизни и мухи не обидел. Тахиону также показали газету. «Рождественская бойня», вот как окрестили это репортеры, и передовица была посвящена трем джокерам, которых нашли убитыми под елкой в рождественское утро.

Мисс Фасетти исчезла, сообщил ему второй детектив; известно ли ему что-либо об этом? Замешана ли она в этом, по его мнению? Виновница ли она или жертва? Что он может рассказать им о ней? Он сказал, что не знает никакой мисс Фасетти, и тогда ему пояснили, что они спрашивают его об Анжеле Фасетти, более известной как Ангеллик. Она исчезла, а Мела застрелили, и самое ужасное во всем этом было то, что Tax не знал, где он теперь будет брать выпивку.

Его продержали в участке четыре дня, беспрерывно допрашивая, задавая по кругу одни и те же вопросы, пока Тахион не принялся кричать, умолять, требовать соблюдения его прав, адвоката и выпить. Ему дали только адвоката. Слуга закона сообщил, что они не имеют права держать его, не предъявляя никакого обвинения, поэтому такисианина обвинили в бродяжничестве и в оказании сопротивления при аресте и стали допрашивать по новой.

К третьему дню у Таха тряслись руки, и его преследовали галлюцинации наяву. Один из детективов, тот, что прикидывался добрым, пообещал ему бутылку в обмен на сотрудничество, но почему-то его ответы никогда не удовлетворяли их, и обещанная бутылка не появлялась. Тот, что прикидывался злым, грозился упечь его в тюрьму до конца жизни, если он не расскажет правду. Я думал, что это просто кошмар, говорил им Тахион, всхлипывая. Я был пьян, я заснул. Нет, я не видел их — только отражения, искаженные, бесчисленные. Я не знаю, сколько их было. Я не знаю, из-за чего все произошло. Нет, у нее не было врагов. Ангеллик все любили. Нет, она не убивала Мела, это просто абсурд, Мел любил ее. У одного из них был тихий голос. Нет, я не знаю, у кого именно. Нет, я не помню, о чем они разговаривали. Нет, я не знаю, были они джокерами или нет, да, они были похожи на джокеров, но зеркала искажают отражение — некоторые, не все, понимаете? Нет, я не смогу узнать их на фотографиях, я ведь даже и не видел их толком. Мне пришлось спрятаться под столом, понимаете, ведь пришли убийцы, а мой отец всегда говорил, что нужно прятаться, я не мог ничего сделать.