Говард Уолдроп - Дикие карты

— Но чего ты добивалась?

— Не знаю. Прозрения — самадхи. Я хотела увидеть хоть что-нибудь, кроме проклятого полустанка Грейхаунд в Виргинии, где подростков пытаются линчевать за то, что они отпускают волосы. Я хотела выйти из своего тела. Того, что сегодня днем случилось с тобой. Но это случилось с тобой — а ведь ты даже не хотел этого.

— Я тут полистал кое-какие твои книги, — сказал Фортунато. На самом деле он прочитал их два с лишним десятка — почти половину ее библиотеки. — Не знаю, что происходит, но не думаю, что это магия. По крайней мере не такая магия, как у этого парня, Кроули. То, что ты со мной сделала, послужило толчком, но я думаю, что это нечто такое, что уже сидело во мне.

— Хочешь сказать, что это были споры? Вирус дикой карты?

— Не знаю, что еще это может быть.

— Есть же этот доктор, как там его? Он может посмотреть тебя. Может быть, он даже сделает так, чтобы все было как раньше — если ты этого хочешь.

— Нет. — Фортунато покачал головой. — Ты не поняла. Когда я читал эти книги, я чувствовал все те силы, о которых там написано. Ну, как если бы ты была хорошей ныряльщицей и вдруг прочитала о каком-то сложном прыжке, которого никогда не делала, но чувствовала, что смогла бы его сделать, если бы попробовала. Ты сказала, что я не хотел этого, и, может быть, я действительно не хотел — раньше. Но теперь хочу.

Там, в одной из книг, был изображен тантрический маг с раздутым от энергии сдерживаемой спермы лбом и сплетенными пальцами.

— Теперь я хочу этого, — повторил он.

— Вы определенно вытянули дикую карту, — проговорил маленький человечек. — Туза, я бы сказал.

Фортунато не имел ничего такого против белых, но их жаргона просто не выносил.

— Не могли бы вы повторить все это еще раз, только по-английски?

— Ваши гены изменены такисианским вирусом. По всей видимости, он все это время находился в латентном состоянии в вашей центральной нервной системе, вероятно, в спинном мозге. Очевидно, половой акт оказался тем самым толчком, который привел вирус в действие.

— И что теперь будет?

— Насколько я понимаю, у вас два выхода. — Маленький человечек уселся на краешек смотрового стола напротив Фортунато и заправил длинные рыжие волосы за уши. С такой внешностью ему впору было играть в какой-нибудь рок-группе или работать в музыкальном магазинчике. Врач из него получился не слишком убедительный. — Я могу попытаться купировать воздействие вируса. Но никаких гарантий — процент успешных исходов около тридцати. Иногда людям становится даже хуже, чем раньше.

— Или?

— Или вам придется научиться жить с этими способностями. Вы не будете одиноки. Я могу познакомить вас с другими людьми, которые находятся точно в таком же положении.

— Да? Например, с Великой и Могучей Черепахой? И я стану летать повсюду и вытаскивать людей из попавших в аварию машин? Нет уж, спасибо.

— Это от вас зависит, как вы станете использовать свои способности.

— О каких именно «способностях» мы говорим?

— Точно сказать не могу. Похоже, они еще не закончили проявляться. Электроэнцефалограмма показывает сильные способности к телекинезу. Кирилианский хроматограф показывает очень мощное астральное тело, которым, как я предполагаю, вы можете управлять.

— То, о чем вы говорите, сильно смахивает на магию.

— Нет, не совсем. Но в дикой карте есть один забавный момент. Иногда, чтобы подчинить ее действие сознательному контролю, нужен весьма своеобразный механизм. Я не удивлюсь, если окажется, что вам для этого понадобится этот тантрический ритуал.

Фортунато поднялся и вытащил из переднего кармана сотню.

— Это для клиники, — сказал он.

Маленький человечек долго смотрел на банкноту, потом спрятал ее в карман своего шутовского пиджака.

— Благодарю вас, — сказал он с таким видом, как будто слова причиняли ему боль. — Запомните, что я вам сказал. Можете обращаться ко мне в любое время.

Фортунато кивнул и отправился смотреть на уродов из Джокертауна.

Ему было шесть, когда Джетбоя сбили над Манхэттеном, и он вырос в страхе перед вирусом, с воспоминаниями о тех десяти тысячах человек, которые погибли в самый первый день нового мира. Его отец оказался в их числе. Он лежал в постели, а его кожа растрескивалась и снова зарастала, раз за разом, и весь цикл занимал от силы две минуты. Так продолжилось до тех пор, пока одна из трещин не открылась прямо в сердце, забрызгав кровью всю их гарлемскую квартирку. И даже когда старик лежал в гробу, дожидаясь своей очереди на двухминутную церемонию похорон в братской могиле, его кожа все так же растрескивалась и зарастала, растрескивалась и зарастала…

Это воспоминание так и не изгладилось из памяти, но со временем его просто заслонили другие, более свежие. Постепенно Фортунато начал верить, что с ним ничего такого не случится. Для тех, кого вирус не тронул, жизнь текла по тому же руслу, что и всегда.

Поэтому мальчик рано понял, что ему придется идти собственным путем. Как-то раз, когда Фортунато выслушивал жалобы матери на американок, ему пришла в голову идея проститутки как гейши; в четырнадцать он привел домой ослепительно красивую пуэрториканку из своего класса и отдал ее матери в обучение. Так все и начиналось.

Фортунато поднял глаза; пока он бесцельно блуждал по Джокертауну, наступила ночь. Серые и пастельные тона сменились неоном, и уличная одежда в его свете казалась леопардово-пятнистой. Прямо перед ним демонстранты перегородили улицу грузовиком без бортиков. У них были барабаны, усилители и гитары, а из открытой двери «Хаос-клуба» тянулись толстые провода удлинителей.

Сцена была пуста, если не считать женщины с длинными и кудрявыми рыжими волосами и гитарой. На транспаранте у нее за спиной виднелись буквы «СНСС». [74] СНСС — политическая организация, учрежденная в 1960 году чернокожими студентами колледжей с целью защиты гражданских прав негритянской молодежи. Фортунато понятия не имел, что они означают. Она пела какие-то народные песни, и слушатели то и дело принимались подпевать ей. Припев они дважды пропели без музыки, после чего певица поклонилась, ей похлопали, и она спрыгнула с грузовика.

Соперничать в красоте с Ленорой она вряд ли могла: нос был чуточку великоват, да и кожа оставляла желать лучшего. На ней была униформа всех радикалов — голубые джинсы и рабочая рубаха, — которая совершенно ее не красила. Но женщину окружала такая аура энергии, что он, сам того не желая, не мог ее не заметить.

Женщины были слабостью Фортунато и влекли его, как огонь свечи — мотылька. Вот и сейчас, несмотря на всю свою подавленность, он не смог удержаться — остановился и стал смотреть на нее, и не успел он опомниться, как певица уже стояла перед ним и трясла жестянкой из-под кофе, на донышке которой позвякивали немногочисленные монетки.