Джон Толкиен - Толкиен - Две твердыни

— Хельм! Хельм! — возгласили ристанийцы. — Хельм восстал из мертвых и скачет на битву! Хельм и конунг Теоден!

И конунг явился: на белоснежном коне, с золотым щитом и огромным копьем. Одесную его ехал Арагорн, наследник Элендила, а за ними — дружина витязей-эорлингов. Занялась заря, и ночь отступила.

— Вперед, сыны Эорла! — С яростным боевым кличем на устах, громыхая оружием, врезалась конная дружина в изенгардские полчища и промчалась от ворот по откосу к плотине, топча и сминая врагов, как траву. Послышались крики воинов, высыпавших из пещер и врубавшихся в черные толпы. Вышли на битву из Горнбурга все его защитники. А в горах все перекликались рога.

Ни громадные латники-орки, ни богатыри-горцы не устояли перед конунгом и сотней его витязей. Мечи сносили им головы, копья вонзались в спины; без оглядки, с воем и воплями бежали они вниз по склону, ибо дикий страх обуял их с рассветом, а впереди ожидало великое изумление.

Так выехал конунг Теоден из Хельмовой Крепи и отбросил осаждающих за Гать. У Гати дружина его остановилась в рассветном сиянии. Солнце, выглянув из-за восточного хребта, золотило жала их копий. Они замерли и молча глядели вниз, на Ущельный излог.

А тамошние места было не узнать. Где прежде тянулись зеленые склоны ложбины, нынче вырос угрюмый лес. Большие деревья, нагие, с белесыми кронами, недвижно высились ряд за рядом, сплетя ветви и разбросав по густой траве извилистые, цепкие корни. Тьма была разлита под ветвями. От Гати до опушки этого небывалого леса было всего лишь три сотни саженей. Там-то и скоплялось заново великое воинство Сарумана, опасное едва ли не пуще прежнего, ибо мрачные деревья пугали их больше, чем копья ристанийцев. Весь склон от Крепи до Гати опустел, но ниже, казалось, копошился огромный мушиный рой. Направо, по крутым каменистым осыпям, выхода не было, а слева, с запада, близилась их судьбина.

Там, на гребне холма, внезапно появился всадник в белом светоносном одеянии, грянули рога, и тысячный отряд пеших ратников с обнаженными мечами устремился в ложбину. Впереди всех шагал высокий, могучий витязь с красным щитом; он поднес к губам большой черный рог и протрубил боевой сигнал.

— Эркенбранд! — в один голос закричали конники. — Эркенбранд!

— Взгляните! — воскликнул Арагорн. — Белый Всадник! Гэндальф возвратился с подмогой!

— Митрандир! Митрандир! — подхватил Леголас. — Вот это, я понимаю, волшебство! Скорее, скорее, поедем поглядим на лес, пока чары не рассеялись!

Изенгардцы с воплями метались из стороны в сторону, между двух огней. С башни снова затрубил рог, и дружина конунга помчалась в атаку по мосту через Хельмову Гать. С холмов ринулись воины Эркенбранда, правителя Вестфольда. Светозар летел по склону, точно горный олень, едва касаясь земли копытами, и от ужаса перед Белым Всадником враги обезумели. Горцы падали ниц; орки, визжа, катились кубарем, бросая мечи и копья. Несметное воинство рассеивалось, как дым на ветру. В поисках спасения ополоумевшие орки кидались во мрак под деревьями, и в этом мраке исчезали без следа.

Так ясным весенним утром на зеленом лугу возле реки Ущелицы снова встретились конунг Теоден и Белый Всадник Гэндальф, и были при этом Арагорн, сын Араторна, эльф-царевич Леголас, Эркенбранд из Вестфольда и сановники Златоверхого дворца. Вокруг них собрались ристанийцы, конники Мустангрима, более Изумленные волшебством, нежели обрадованные победой: взоры их то и дело обращались к таинственному лесу, который не исчезал.

Но снова раздались громкие возгласы: из-за Гати показались воины, вышедшие из пещер, — и старый Гамлинг, и Эомер, сын Эомунда. А рядом с ними вразвалку шагал гном Гимли: шлема на нем не было, голова обвязана окровавленной тряпицей, но голос звучал по-прежнему задорно и зычно.

— Сорок два как один, любезный друг Леголас! — крикнул он. — Только вот у последнего оказался стальной воротник. Голова его слетела, а секира моя зазубрена. Твои-то как успехи?

— На одного ты меня перегнал, — отвечал Леголас. — Да ладно уж, гордись: коли ты на ногах держишься, то мне и проигрыш не в тягость!

— Привет тебе, Эомер, сестрин сын! — сказал Теоден. — Поистине рад я, что вижу тебя в живых.

— Здравствуй и ты, повелитель Ристании! — отвечал Эомер. — Видишь, рассеялся мрак ночи, и снова наступил день. Однако же диковинный подарок преподнес нам рассвет! — Он удивленно огляделся и, посмотрев на лес, перевел взгляд на Гэндальфа. — А ты снова явился в трудный час, нежданно и негаданно, — сказал он ему.

— Нежданно? — отозвался Гэндальф. — Негаданно? Я, помнится, даже назначил вам место встречи.

— Однако время ты не указал, и не знали мы, с чем ты вернешься, с какой неведомой подмогой. Ты — великий волшебник, о Гэндальф Белый!

— Может быть, и так. Но пока обошлось без моего волшебства. Я всего лишь дал в свое время нужный совет, и Светозар меня не подвел. А победу принесла ваша доблесть и крепкие ноги вестфольдцев, ни разу не отдохнувших за ночь.

Все уставились на Гэндальфа, онемев от изумления. Искоса поглядывали на странный лес и протирали глаза: быть может, ему не видно того, что видят они?

Гэндальф весело расхохотался.

— Ах, вы о деревьях? — сказал он. — Да нет, деревья я вижу не хуже вас. Но это — этот исход вашей битвы от меня не зависел. Здесь растерялся бы даже целый Совет Мудрых. Я этого не замышлял и уповать на это не мог, однако же так вот случилось.

— Не твое волшебство, так чье же? — спросил Теоден. — Не Саруманово, это уж точно. Значит, есть колдун сильнее вас обоих, и надо узнать, кто он таков.

— Тут не волшебство, тут нет колдовского морока, — промолвил Гэндальф. — Встала древняя сила, старинные обитатели Средиземья: они бродили по здешним местам прежде, чем зазвенели эльфийские песни, прежде, чем молот ударил о железо.

— Ты задал загадку, а где на нее ответ? — спросил Теоден.

— Хочешь ответа, поехали со мною в Изенгард, — предложил ему Гэндальф.

— Как в Изенгард? — вскричали все разом.

— Да так вот, в Изенгард, — отвечал Гэндальф. — Туда лежит мой путь, и кто хочет, пусть едет со мной. Странные, должно быть, нас ожидают зрелища.

— Однако ж во всей Ристании, — возразил Теоден, — не найдется довольно ратников — даже если поднимутся на битву все до одного, забыв усталость и презрев раны, — не хватит их, чтобы осадить, а не то что взять неприступную твердыню Сарумана.

— Словом, я еду в Изенгард, — еще раз повторил Гэндальф. — И времени у меня в обрез: на востоке темень смыкается. Увидимся, значит, в Эдорасе, до ущерба луны!