Джон Толкиен - Толкиен - Две твердыни

— Недалеко, недалеко! — сказал голос сверху, и Сэм увидел на фоне вечернего неба огромную голову и оттопыренные уши Горлума.

— Э-гей, ты чего там делаешь? — спросил Сэм, мигом став подозрительней прежнего.

— Смеагорл голодный, — сказал Горлум. — Он скоро вернется.

— А ну, воротись! — заорал на него Сэм. — Назад, кому говорю!

Но Горлума и след простыл. Разбуженный криками Фродо сидел и протирал глаза.

— Здрасьте! — сказал он. — Что случилось? Сколько времени?

— Еще не знаю, — сказал Сэм. — Солнце, кажись, закатилось. А он удрал. Говорит, голодный.

— Ладно тебе! — сказал Фродо. — Тут уж ничего не поделаешь. Вернется, не бойся. И обещание заржаветь не успело, да и от своей Прелести он никуда не денется.

Фродо во всем разобрался, когда узнал, что они полсуток мирно проспали рядом с Горлумом, очень голодным и совершенно не связанным.

— Не поминай Жихаря попусту, — сказал он. — Ты был еле живой, и все обернулось не худо: оба мы отдохнули. А впереди трудная дорога, труднее еще не было.

— С едой плоховато, — сказал Сэм. — Сколько нам примерно за все про все времени понадобится? После-то, когда управимся, что будем делать? Я ничего не говорю, эти дорожные хлебцы тебя прямо-таки на ногах держат, спасибо и низкий поклон эльфам-пекарям, хотя в желудке все же ветер свищет, извините за грубость. Но и с ними беда — чем больше их ешь, тем меньше остается. Недельки так на три их, может, и хватит, ежели затянуть пояса и держать зубы на полке. А то мы на них здорово подналегли.

— Я не знаю, сколько нам времени нужно за все про все, — сказал Фродо. — Долгонько мы в горах проторчали. Но вот что я скажу тебе, Сэммиум Скромби — дорогой мой хоббит Сэм, друг из друзей, — по-моему, незачем нам и думать, что будет после, когда мы, как ты говоришь, управимся. На это нечего и надеяться, но если это нам вдруг удастся, то уж какое там после! Представляешь: Кольцо Всевластья упадет в огонь, а мы тут рядышком! Ну посуди сам, до хлеба ли нам будет: нет, хлеб нам больше никогда не понадобится. Дотащимся как-нибудь до Роковой Горы, и дело с концом. Дотащиться бы — мне и это вряд ли по силам.

Сэм молча кивнул, взял хозяина за руку и склонился над ней: не поцеловал, только капнул слезами, отвернулся и утер нос рукавом. Потом встал, прошелся туда-сюда, якобы посвистывая, и выговорил сдавленным голосом:

— Да куда же этот лиходей подевался?

Горлум ждать себя не заставил: неслышно подобрался и, откуда ни возьмись, вырос перед ними. Руки его и лицо были перепачканы черным илом. Он что-то дожевывал и ронял слюну. Что он там жевал, они любопытствовать не стали.

«Жуков-червяков, а может, каких пиявок, — подумал Сэм. — Бррр! Ну, оглоед, ну, бродяга!»

Горлум тоже помалкивал, покуда не напился и не умылся из ручья. Потом подошел к ним, облизываясь.

— Заморил червячка, — сказал он. — Отдохнули? Пойдем дальше? Добренькие хоббитцы крепенько поспали. Теперь верите Смеагорлу? Вот и хорошо, вот и очень хорошо.

Дальше было как раньше. Расселина становилась все площе и положе, каменистое дно стало глинистым, а скаты превратились в береговые пригорочки; ручей петлял без конца. Ночь была на исходе, но облачная хмарь скрывала звезды и луну, лишь разлитый кругом сероватый отсвет возвестил утро.

В стылый предутренний час они прыгали по мшистым кочкам, а ручей забулькал на последней россыпи каменных обломков и канул в ржавое озерцо. Шелестели и перешептывались сухие камыши, хотя в воздухе не было ни дуновенья.

И впереди, и по обе руки простирались в тусклом свете неоглядные топи и хляби. Тяжелые испарения стелились над темными смрадными мочажинами. Их удушливое зловоние стояло в холодном воздухе. Далеко впереди, на юге, высились утесистые стены Мордора, словно черный вал грозовых туч над туманным морем.

Хоббитам оставалось лишь целиком довериться Горлуму. Ведь им было невдогад, что у них за спиной, в двух шагах, прячется во мгле северная окраина болот. Будь им знакомы эти края, они могли бы, слегка задержавшись, вернуться немного назад, свернуть к востоку и выйти торными дорогами на голую равнину Дагорлада, поле древней битвы у Ворот Мордора. Правда, там они вряд ли пробрались бы: на твердой каменистой равнине укрываться негде, а через нее днем и ночью маршируют туда-сюда орки и прочая солдатня Саурона. Лориэнские плащи и те бы их не спасли.

— Ну и как же мы пойдем, Смеагорл? — спросил Фродо. — Нам обязательно лезть в эти вонючие болота?

— Необязательно, вовсе необязательно, — сказал Горлум. — Хоббиты могут куда быстрее добраться до черных гор и предстать перед Тем. Чуточку назад, немножечко обойти, — его жилистая рука махнула на север и на восток, — и попадете на большую, на жесткую, холодную дорогу, а там все дороги ведут прямо к Тому, да, да. И Тот туда все время смотрит, там он и заметил Смеагорла, давным-давно. — Горлум не сразу совладал с дрожью. — Но Смеагорл тоже с тех пор осмотрелся, да-да: и глаза у него недаром, и нос, и ноги пригодились. Я знаю другие пути. Потруднее, подлиннее, зато безопаснее, если не хотите попасться Тому на глаза. Идите за Смеагорлом! Смеагорл проведет вас через болота в туманах, в густых, хороших туманах. Следуйте за Смеагорлом — и, может быть, Тот еще не скоро, совсем не так уж скоро вас сцапает.

Утро было хмурое и безветренное, болотные испарения лежали недвижными пластами, небо плотно застлали низкие тучи. Горлум радовался, что солнца нет как нет, и торопил их. Едва передохнув, они пустились в путь — и с первых шагов утонули в туманной глуши: позади скрылось из виду Привражье, впереди — хребты Мордора. Они шли гуськом: Горлум, Сэм, Фродо.

Фродо был самый усталый, и, как ни медленно они шли, он все время отставал. Сплошная топь оказалась вблизи ячеистой: окна, заводи, озерца, раскисшие русла речонок. Наметанным глазом можно было прикинуть, а привычной ногой нащупать неверную, петлястую тропу. Уж на что сноровист по этой части был Горлум, но и ему понадобилась вся его сноровка. Голова его на длинной шее вертелась туда-сюда, он принюхивался и бормотал себе под нос. Иногда он поднимал руку: погодите, мол, дальше не суйтесь, — а сам продвигался на четвереньках, осторожно пробуя зыбун руками и ногами, а то и приникая ухом к земле.

Это было нудно и утомительно. Зима с ее мертвенным, цепким холодом еще не отступилась от здешнего захолустья. Никакой зелени и в помине не было, разве что синеватая, пенистая ряска на маслянисто-черных заводях. Сухие травы и сгнившие на корню камыши казались в тумане убогими призраками невозвратного лета.

Посветлело, туман поднялся и поредел. Высоко над гнилостными испареньями, в ясной небесной лазури сияло золотистое солнце, однако свет его едва-едва пробивался сквозь густую волнистую пелену: над головой появилось блеклое пятно. Теплее не стало, мертвенный болотный мир ничуть не ожил, но Горлум все равно ежился, вздрагивал, глухо ворчал и наконец заявил, что идти нельзя. Точно загнанные зверьки, скорчились они на краю буроватых плавней. Стояла глубокая тишина, лишь шелестели жухлые стебли да трепетали невесть отчего сломанные былинки.