Пол Керни - Иное царство

И один раз, охотясь в студеной предрассветной мгле, он увидел Всадника — на поляне под гаснущими звездами неподвижного на могучем вороном коне, точно статуя, высеченная из черного камня. У его ног стлались волки-оборотни, хищные вороны кружили у него над головой. Майкл, дрожа, побрел прочь. Лицо у него словно парализовало. Да, тот рядом и всегда будет рядом. Неведомая соединяющая их пуповина еще не разрезана.

Вот так текло время — незаметно, ничем не отмечаемое. Он потерял счет месяцам, но его не оставляло ощущение дисгармонии, чего-то полузабытого в дальнем уголке сознания, и оно все усиливалось по мере того, как таял снег, а в лесу набухали почки, и зазвучало птичье пенье. Надо ехать дальше. Достигнуть самого сердца Дикого Леса. Он по-прежнему верил, что Роза, его тетка, где-то в этом мире. Может быть, в замке Всадника, о котором упомянул Меркади. Поиски звали его.

Мужчины племени собрались в самом большом жилище обсудить весеннюю кочевку. Внутри было тесно, душно от запаха немытых тел и дыма. От людей веяло теплом, как от желтого огня — единственного освещения там.

Котт сидела, тесно прижатая к боку Майкла. Молодые люди, вернее сказать, мальчишки, жались у стен, так как им не хватило места сесть, и нагибали головы, чтобы не стукнуться о потолок. С него сыпались кусочки глины и коры: с весной проснулись мыши. Это, сказал Рингбон, доброе предзнаменование. Оно сулит хорошую весну и плодоносное лето.

Мужчины совсем исхудали. Отблески огня превращали их лица в черепа — глаза запали в черные провалы, скулы торчали. Зима выдалась не очень суровой, но в такой близости от сердца природы в темную половину года страдает все живое. Когда-то зима для Майкла была игрой в снежки, катанием на санках, возвращением из темноты к горячему какао и топящемуся камину. Теперь было другое: он ощущал зиму в своих костях, в рисунке ребер, выпирающих из-под кожи. Он видел ее в осунувшемся лице Котт. Зима была испытанием, ставила задачу выжить. По меньшей мере трое из очень старых и очень юных испытания не выдержали. Так был устроен этот мир.

Обсуждение велось абсолютно демократически. Мужчины знали, что Рингбон лучше всех знает, где могут оказаться рыцари, и что они задумают, когда сойдет снег. Семуин был самым лучшим охотником, знал все звериные тропы и держал в голове пути оленьих стад. А старый Ире знал, какие места надо обходить стороной, потому что они священны для вирим. И какие дары следует подносить древесному народу, чтобы благополучно проходить их заставы и пределы, хотя присутствие Котт его как будто сердило — ведь все это она, возможно, знала лучше, чем он.

Никто никому не отдавал распоряжений. Все облекалось в форму предложений, которые принимались или отвергались. Но по мере того, как наиболее знающие высказывали свое мнение, остальные начинали соглашаться. Рыцари отправятся большим отрядом на поиски тех, кто разорил деревню; весной лисьим людям нельзя будет торговать с соседними селениями, и им следует отправиться на юг в пустые леса, изобилующие дичью, хотя они и лежат ближе в Волчьему Краю. Туда рыцари за ними не последуют.

Кое-кто из молодых, явно гордясь собой, заявили, что не желают бежать от рыцарей: они победят их в любом бою, когда захотят, и уж тем более с помощью огненной палки Пришельца Издалека.

Наступила тишина — старшие молчали. Утвичтан — Пришелец Издалека — так они называли Майкла, а Котт называли Теовинн, Древесная Дева.

Это имя ее очень радовало.

Негоже втягивать Пришельца в ссору, которая касается только их самих, сказал Рингбон. Рано или поздно Пришелец пойдет своим путем, и ему совсем не нужно, чтобы его преследовала свора рыцарей. Он теперь совсем не похож на мальчишку, который сразил рыцарей осенью, и они его не тронут. Лучше оставить все так.

Рингбон посмотрел в глаза Майкла по ту сторону огня, и Майкл понял, что по мнению лисьего человека, он не останется с племенем еще на зиму и что тот никак не хочет стеснять его волю.

— Я пойду на юг с племенем, — сказал Майкл, подумав, что его путь в любом случае лежит туда, а ехать с одной только Котт ему не хотелось. Он чувствовал себя в этом краю совсем ребенком и знал, что ему необходимо научиться еще многому.

И в полутьме он чувствовал на себе ее взгляд. Она стиснула его плечо под толстой шкурой.

— Ты рад отправиться на юг?

Он не сумел ответить ей.

— Никто не приходит в Волчий Край и не покидает его, кроме тех, кого приводит и уводит Всадник, — сказала она, словно читая его мысли. — Даже вирим не ходят туда. А его замок, быть может, лишь сказка, легенда. Этого не знает никто.

— Он там. Я знаю.

— Откуда?

— В волшебных сказках всегда есть заколдованный замок, — улыбнулся он.

— Дурень! — но ее пальцы не разжались, и она положила прелестную головку ему на плечо.

И они двинулись на юг через тающие сугробы под мелодию бегущей воды. Шестьдесят душ пробирались по воскресающему лесу, неся на себе все свое имущество, самые свои жилища. Что-то было приторочено на спинах двух лошадей — исхудалых, со свалявшейся длинной шерстью, с костями, выпирающими из-под кожи холмистым рельефом голода.

Мужчины шли далеко впереди, сзади и по сторонам, чтобы заранее обнаружить врага. Они, мелькая среди деревьев, напоминали больших обезьян, разгуливающих на задних лапах, — туловища закутаны в меха и шкуры, на головах дикарские лисьи маски. Они припадали к земле, отправляясь в разведку, сливаясь с черными древесными словами, а когда за деревьями раздавался их птичий щебет, растянувшаяся толпа женщин, детей и стариков застывала на месте и терпеливо ждала нового сигнала. А Котт что-то нашептывала Мечте и серому, чтобы они не двигались. И только из ноздрей у них вырывались облачка пара.

Так проходили дни, а лес мало-помалу изменялся. Он выглядел гуще, темнее, а среди деревьев преобладали тисы, ели, остролист и сосны, с березой на более высоких холмах. Но погода становилась теплее, и они могли сбросить кишащие насекомыми меха, а Котт вымылась в озерке, хотя и взвизгивала от холода. Племя остановилось возле него на ночлег и ужинало вокруг костров копченой олениной, а патруль из молодых людей обходил лес вокруг, высматривая опасных зверей.

Но лес казался безжизненным: даже птицы попадались лишь изредка. И уже раздавался ропот: разумно ли было забираться в ту часть леса, где почти нет дичи.

Среди ночи Майкл внезапно проснулся и увидел над собой звезды и черные ветви деревьев. Котт прижималась к нему, а от ближайшего костра остались лишь тлеющие угли. Темные бесформенные фигуры лежали вокруг других догорающих костров. Холод был пронзительным, а его мысли — четкими-и острыми, как осколок кремня.

Что его разбудило?