Андрей Буревой - Одержимый: Книга третья

— Ну а еда-то где? — опомнившись, нетерпеливо обратился я к оставшемуся со мной надзирателю.

— Сейчас-сейчас! Уже бегу, уже несу! — тотчас радостно отозвался из коридора другой, словно только этого и дожидавшийся. И торжественно внёс в камеру огромное блюдо, накрытое крышкой.

Приблизился. Поставил принесённую посудину на столик передо мной. И чуть-чуть крышку приподнял… Позволив мне втянуть в себя дивный аромат чего-то вкусненького и расплыться в довольной улыбке… И хоп! Как какой-то фокусник, неуловимым движением руки, резко крышку с блюда снял!

А я ошарашено разинул рот, уставившись на то что находилось там, на полированном до блеска стальном блюде. На простую деревянную кружку с водой, изрядно погрызенную кем-то, и на сиротливо лежащую крохотную горбушку чёрного хлеба, усохшую до состояния окаменелости. Хорошо хоть не плесневелую… У меня аж живот от такого издевательства свело!

— Вот вы в-волки… — запинаясь, выдохнул я, обращаясь к довольно заржавшим надзирателям, глядящим на мою ошеломленную рожу.

— Но-но, не балуй! — бросив глумиться, пригрозил мне самый толстый, едва я, сжав нож и вилку, начал подниматься с подушки со зверским выражением лица. — А то мигом болт в печень схлопочешь.

Получить железный штырь в брюхо мне не очень хотелось, но спасло от смерти толстомордых надзирателей только новое действующее лицо. В камеру знакомый усатый десятник заглянул. И с досадой бросил: — Дэн, Карой, опять вы со своими розыгрышами? Доиграетесь ведь — прирежет вас кто-нибудь! — После чего обратился ко мне: — Собирайся, на суд тебя вызывают.

— Чего мне собирать-то? — буркнул я, справившись с обуявшей меня яростью и смерив двух толстобрюхих любителей жестоких розыгрышей не предвещающим ничего хорошего взглядом.

— Ну, к примеру, кандалы, — без тени усмешки выдал десятник, вытаскивая означенный предмет из-за спины. После чего велел надзирателям: — Цепь с его ноги снимите.

— Ага, щас! — торопливо закивал один из них и двинулся было ко мне. Но вовремя остановился, видя как я сощурился, да нож с вилкой поудобнее перехватил.

— Брось! — строго велел другой, с невероятной для такого толстяка скоростью выскочив из камеры и тут же вернувшись со взведённым арбалетом в руках. Он у них, похоже, рядом с моей камерой лежал — уже настороженный. Видать частенько во время розыгрышей происходят эксцессы…

— Бес с вами! — выругался я, сочтя произошедшее недостойной кровавых разборок причиной. И так невесть какое обвинение грозит, а за двойное убийство так точно засудят.

Перехватив нож и вилку обратным хватом, я медленно наклонился, вроде как собираясь положить их на стол. А потом, когда тюремщик с арбалетом чуть расслабился, — раз-з! И вогнал их в столик, пробив стальное блюдо-поднос и пригвоздив его вместе со скатертью к лакированной столешнице!

— Ну всё я, собрался, — уведомил я десятника, разгибаясь и с удовольствием глядя на ошарашенных толстомордых.

Так вот мы и расстались с начавшими переругиваться между собой надзирателями. Ручные кандалы, соединенные тонкой длиннозвенной цепочкой на меня нацепили и повели на суд. Прямо так, не дав обуться и накинуть куртку. А на улице отнюдь не лето… Неслабо так продрог, пока до Управы добрались.

Но всё это ничто, по сравнению с тем, что ожидало меня в зале суда… В абсолютно пустом зале. Где римхольский десятник и пара его подчинённых усадили меня на скамью и ушли.

Недоумённо повертев головой по сторонам, я растерянно пожал плечами. Что тут творится — не пойму. Но в этот момент за судейской трибуной распахнулась маленькая дверка, и через неё вошла несравненная ди Мэнс. С охапкой каких-то бумаг под мышкой, в судейской мантии и шапочке! Прошла, не обращая на меня внимания, к трибуне, и уселась на место судьи!

— Это даже не смешно, — подобрав отвисшую челюсть, хмуро заявил я девушке начавшей с сосредоточенным видом раскладывать принесенные бумаги. — Это ж не суд получается, а фарс!

— А что не так? — подняв взгляд и изобразив удивление поинтересовалась Кейтлин, не переставая при этом шебуршаться бумагами. И пожав плечами, равнодушно молвила: — Всё совершенно законно. Закрытое заседание с минимумом присутствующих лиц, так как рассматривается дело затрагивающее честь девушки благородного сословия.

— Ну… допустим… — медленно кивнул я. Закрытые слушанья имеют место быть в судебной практике. В некоторых случаях. В таких, например, когда рассматривается дело об измене родине, ну или в оговоренном ди Мэнс. Однако это не отменяет главного… Потому я прямо так и заявил: — Но судьёй-то быть вы не имеете права!

— Ну почему же? Имею полное право, — равнодушным голосом возразила Кейтлин. И преспокойно так пояснила: — Как владетель данного города, я являюсь здесь высшим судьёй.

— Но… — опешил я. И растерянно произнёс: — Но Римхолл принадлежит какому-то лорду…

— Принадлежал, — поправила меня Кейтлин. И, задумчиво повертев в руках судейский молоточек, произнесла: — Что ж, пожалуй, начнём уже заседание…

Бросив злобный взгляд на поганого беса, что катался по полу дрыгая ногами в припадке обуявшего его безумного смеха, я стиснул зубы. Будет мне всё по закону… Как же — жди! Но много сильней меня уязвило совсем иное. То, что немалое моё состояние аж в две с лишним тысячи золотых — это абсолютно ничто. Никогда не стать мне ровней с аристократкой, способной позволить себе из одной только прихоти купить не какую-нибудь драгоценную безделушку, а, вдуматься только, — целый Город!

— Значит, начнём, — утвердительно кивнула обворожительная демоница, не дождавшись от меня никакого ответа. И хлопнув молоточком по трибуне, грозно произнесла: — Подсудимый, встаньте! — А когда я, криво усмехнувшись, выполнил требуемое, ди Мэнс, сурово сдвинув подведённые бровки, вопросила: — Что вы можете сказать в своё оправдание, прежде чем вам будет вынесен смертный приговор?

— Э-э-э… — растерянно проблеял я, малость офонарев с эдакой формулировки.

— Значит, нечего сказать в свою защиту? — удовлетворенно произнесла Кейтлин. И бросила: — Я так и думала!

— А в чём меня, собственно, вообще обвиняют? — опамятовал я.

— В лишении благородной особы девичьей чести против её воли, — как-то буднично объявила мне чудовищное обвинение леди.

— Но… — окончательно растерялся я. — Это ж кто меня насильником объявил?.. У меня ж всего одна невинная девушка была…

А скалящийся бес за меня мысленно закончил: «Да и та давно мертва!»

— Я говорю о себе! — злым голоском уведомила меня Кейтлин, совсем запутав.

— Но я ж ничего такого с вами не совершал! — вытаращил я глаза.

«А я тебе говорил, говорил! — восторжествовал рогатый. — Пользуйся моментом — всё равно отвечать по максимуму придётся!»