Татьяна Русуберг - Глаза ворона

Татуированный кивнул, и двое гайенов оттащили тело Гривы и прижали ноги пленника к палубе.

— Перый фанг я водкну ему в ухо. — Кая грубо схватили за волосы, и его ушную раковину пронзил огонь. Он вздрогнул, но не издал ни звука, — Эда боль лишид его сна. Вдорой фанг — в шею. Не дергайся дак, мальчик! Здесь же рядом позвонок. Эда боль засдавид его забыдь обо всем, кроме боли. А дредий фанг, — ножом Клык распорол одежду на груди Кая, которого била мелкая дрожь, — засдавид кричадь и молидь о смерди.

Кончик иглы воткнулся пленнику в область солнечного сплетения, и он закричал. И кричал, пока ему в рот не воткнули кляп. Тогда он услышал, как сквозь туман, слова Клыка:

— Боль не дасд ему шагнудь в сумерки, не дасд умередь. Но она заставил его пожаледь о дом, чдо осдался жив. Фанг — очень удобный инсдруменд. Он не калечид, не осдавляед следов. Я выгодно продам эдого раба в Церрукане.

Для Кая это была очень длинная ночь. Временами ему казалось, что он опять распят на стене башни Висельников, только море под ним почему-то дышит не свежестью, а мускусом и пылью. Боль и ночная тьма сжали мир до пределов его собственного тела, за которым уже ничего и никого не было. Был только один путь бегства — путь внутрь, в то место, где совсем другая и более страшная боль уже выжгла все, и которое Кай не посещал с тех пор, как к нему явился ворон.

Мастера Ара не было рядом, и Кай испугался, что не отыщет дверь. Но тьма в нем, колеблемая взмахами воронова крыла, вдруг пошла волнами и накрыла его, но он не захлебнулся. Волна вынесла его на пустынный морской берег с обрушенной аркадой. Были сумерки и тишина. Ее нарушал только странный тихий звук, исходивший, казалось, из руин. Кай напряг слух: это было похоже на плач, детский плач. Он поднялся и пошел к развалинам. В тени камней что-то белело. Сперва он принял белый предмет за череп, но, приблизившись, увидел, что это чайка. Вероятно, это ее голос звучал как плач.

Птица взмахнула крыльями и попыталась взлететь, но тут же упала на землю: одно крыло у нее было сломано. Чайка крикнула, уставившись на него голубым человеческим взором. Пришелец понял, что она назвала его по имени, только это имя не было «Кай».

В воздухе послышалось хлопанье крыльев. На остатки аркады опустился большой ворон. Его глаза были черны, и он говорил как человек:

— Убей чайку, Кай. Все равно он никогда не сможет летать. Он годен только на оперение для твоих стрел.

— Я потерял свой лук. — Почему-то его не удивило, что ворон называл чайку «он».

— Хорошо хоть не голову! Убей чайку. Ему больше не будет больно. Тебе больше не будет больно.

Кай сделал шаг по направлению к белой птице, но она развернулась и, неловко волоча сломанное крыло, запрыгала внутрь руин. Оттуда снова послышался плач. Он последовал за чайкой.

Кай вошел в полуобвалившийся арочный проем. Птица исчезла, но на песке лежала, раскинув руки, женская фигура в белом. Ее темные волосы каскадами рассыпались по плечам. На груди расплылось красное пятно, похожее на цветок. Он склонился над женщиной. Это была Майкен. Ее лицо покрыла восковая бледность, она умирала. Ее угасающие глаза обратились на Кая. Почему-то они были цвета летнего неба.

— Помни, Глаза Ворона, что ты мне обещал. Ты разделил с ним путь!

Он дотронулся до груди девушки, чтобы осмотреть рану. Но белая ткань была не тронута. На ней лежала, раскрыв лепестки, алая роза-хюбен. Кай поднял розу и увидел, что он ошибся: перед ним была не Майкен, а Юлия Доротея. Ее распростертое тело медленно поднялось над песком, выталкиваемое растущим прямо из земли каменным алтарем, к которому оказались прикованы руки и ноги девушки. Вокруг них вознеслись исполинские мрачные стены, с полуразрушенной спиралью лестницы, ведущей к невидимому выходу из башни, высоко вверху. Казалось, Юлия была без сознания. Кай с ужасом увидел, что хрупкий цветок оставил глубокий отпечаток на белой коже девушки, как след от ожога, там, где вырез платья открывал начало двух нежных полушарий.

— Помни розу! Это печать! — Эхо шепота разнеслось под высокими темными сводами, не позволяя определить, откуда раздался голос.

Оглядевшись и не заметив никого вокруг, Кай снова посмотрел на Юлию Доротею. Нежный овал ее лица менял форму, плавился. Под чертами ее проступали новые, но знакомые. В черных волосах блеснуло золото. Но, прежде чем превращение завершилось, тень закрыла падающий сверху призрачный, мерцающий свет, мелькнули ночные крылья, и с хриплым криком ворон вонзил когти в глаза Кая.

Он закричал и снова оказался на корабле гайенов посреди пустыни. Боль поджидала его, а единственное убежище было теперь закрыто. Оставалось только надеяться, что до рассвета осталось уже недолго. Он скорее почувствовал, чем услышал движение справа от себя. Ночной холод, видимо, принес Аркону облегчение. Охранный приподнялся и теперь сидел почти вертикально. Поймав взгляд Кая, раненый прошептал:

— Думаю, я смогу дотянуться до иглы. Сиди тихо, не двигайся. Я попробую вытащить зубами, — он потянулся к товарищу, но тот, превозмогая боль, покачал головой. Сказать Кай ничего не мог: во рту у него все еще был кляп, чтобы он стонами не будил спящих. Аркон посмотрел ему в глаза и, кажется, понял:

— Ты прав, — прошептал он. — Я бы предпочел умереть, чем жить в рабстве. Но это твой выбор, — раненый, часто дыша, откинулся назад. Попытка подняться с палубы, очевидно, отняла у него последние силы.

Кай посмотрел на густо усыпавшие небо звезды. Созвездия расплывались перед его глазами: вместо знакомого рисунка он видел только раскинувшего крылья ворона и летящий за птицей парус, черный, как ее крылья.

Когда на рассвете Клык, как обещал, вытащил фанг, пленник тут же провалился в болезненное забытье, которое сменилось сном. Проснулся он только на закате, но был так слаб, что едва смог выпить причитающуюся ему порцию воды. С кормы послышался шум. В голове у Кая еще не прояснилось, но он сообразил, что это была Майкен, которая отказывалась от еды и питья. Девушку пытались поить насильно, но она кричала и кусалась. Ее, наконец, оставили в покое, но Майкен не утихала: то дико смеялась, то разговаривала сама с собой, то принималась петь, мешая обрывки церруканских и горских песен. Ее били, и она горько плакала, жалуясь покойной матери: видимо, несчастной казалось, что Назанин все еще была рядом с ней. А потом все начиналось сначала.

— Утром было так же. Бедная девочка, — прошептал Маджар.

Кай понял, что его догадка о безумии Майкен была верной. На корме появился Клык. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что произошло. Он отдал короткий приказ вертлявому щуплому гайену, которого называли Тросом. Не обращая внимания на происходящее вокруг, Майкен выводила своим мелодичным, немного детским голосом: