Кирилл Бенедиктов - Фэнтези-2006

Вскоре после отъезда следственной группы Юрковский вызвал нас со старшим офицером охраны Алфимовым к себе в кабинет, где между нами состоялась небольшая беседа.

— Ну и как прикажете все это понимать? — Николай Кондратьевич сверлил нас с Алфимовым пронзительным взглядом слегка прищуренных глаз. — Вам не кажется, что мы предстали перед городским начальством полнейшими идиотами? У нас из-под носа, из самого охраняемого места упорхнул солидный пожилой господин. Он что, превратился в воробья и улетел? Или, быть может, муравьем обернулся?

Я ухмыльнулся.

— А вот смеяться не надо, Яков Михайлович, потому что не портки потеряли — важного политического преступника прохлопали! Зеленые Камни — что может быть надежнее… — Эту фразу Юрковский начал произносить с пафосной издевкой в голосе, но не смог закончить из-за жестокого приступа кашля, который мучил его все эти годы.

Кашляя, Юрковский добрался до стола, взял один из лежавших на нем пакетиков, привычным движением высыпал его содержимое себе в рот и запил водой прямо из графина.

— Еще несколько дней назад я мог с уверенностью утверждать, что Зеленые Камни — самая надежная тюрьма, — продолжил Николай Кондратьевич, когда кашель наконец отпустил. — В этом были убеждены все, включая уездное руководство. А сейчас? Я вообще не могу больше ни за что ручаться. И вдобавок я еще не могу ничего понять и объяснить! А вы можете что-нибудь объяснить, поручик Алфимов?

— Объяснить это все, конечно, затруднительно, — ответил Алфимов. — Но здесь еще во многом следует разобраться. Мне, например, кажется, что часовой Гвоздухин, дежуривший в ту самую ночь в секции Вендорфа, чего-то недоговаривает. И я в самое ближайшее время собираюсь основательно побеседовать с ним.

Я попросил Алфимова дать Гвоздухину возможность слегка оклематься в лазарете, хотя и понимал, что избежать серьезного разговора несчастному часовому все равно не удастся. Это было связано с натурой старшего офицера Алфимова: цепкий характер и внимание к любым мелочам не оставляли его подчиненным ни малейшего шанса утаить что-либо от сурового начальника. Мы не раз между собой шутили о том, какого ценного сотрудника в лице Алфимова потеряла служба сыска.

— Допустим, что Гвоздухин чего-то недоговаривает, — согласился Юрковский. — А остальные часовые, дежурившие на этаже, а караулы, вахты, патрули — тоже чего-то недоговаривают? Вся крепость чего-то недоговаривает? А может, и мы все здесь сидим и чего-то недоговариваем?..

Мы с Алфимовым молчали.

— Значит так, господа, надо все хорошенько обмозговать и разобраться в этой истории. Нам подобные фокусы совершенно ни к чему…

— Кстати, о фокусах, — вмешался Алфимов. — Я тут провел кое-какие наблюдения: сразу после побега Вендорфа очень сильно оживился Фокусник. Он просто сияет от счастья. На прогулках гораздо чаще стал закатывать целые представления. Раньше, бывало, просто фокусами довольствовался, а теперь всякие веселые номера выкидывает. Охранники говорили, будто он даже поет у себя в камере…

— Этот театр пора прекращать! — вскипел Юрковский. — Сколько можно пользоваться нашей лояльностью? Здесь, конечно, не каторга, но все ж таки исправительное заведение. И нельзя превращать его в балаган! Алфимов, у меня нет времени на всю эту чепуху, но вы-то почему допускаете подобное? Проследите, чтобы этот артист умерил свои эмоции и вел себя подобающим для сего заведения образом, — произнес Юрковский, уже несколько смягчившись. — Объясните ему, не хотелось бы силу применять.

— А этот Фокусник и вправду настоящий артист, — сказал мне Алфимов, когда мы вышли из кабинета начальника тюрьмы. — Сам видел на днях, как он изображал Юрковского: походка, хрипловатый голос — точь-в-точь. Я, стыдно признаться, хохотал так, что чуть живот не свело. Талантлив, каналья…

Не прошло и недели, как Алфимов в очередной раз доказал, что слава о его поразительной наблюдательности закрепилась за ним не напрасно. Каким-то невероятным образом ему удалось обнаружить на стене возле двери в камеру Фокусника едва заметный даже при пристальном взгляде нацарапанный на известке кружок наподобие тех, что были обнаружены внутри и снаружи камеры барона Вендорфа.

Алфимов, не долго думая, организовал за камерой Фокусника скрытое наблюдение (уж не знаю, как ему это удалось). Вскоре его старания были вознаграждены: разносчик еды Селиверстов был схвачен охранниками в тот момент, когда, уверенный, что его никто не видит, пытался нацарапать на стене возле камеры Фокусника очередной кружок.

Селиверстов недолго отпирался и под натиском знающего свое дело Алфимова выложил все начистоту. Алфимов, кроме того, устроил ему очную ставку с Гвоздухиным, безнадежно пытавшимся укрыться в лазарете, и часовой тоже во всем сознался.

Дело обстояло следующим образом. Почти сразу после прибытия в Зеленые Камни Фокусник каким-то образом завоевал доверие Селиверстова и попросил его об одной услуге: поддерживать переписку — с кем бы вы думали? — верно, с бароном Вендорфом, за что обещал научить Селиверстова некоторым иллюзионным трюкам. Фокусник заверил его, что переписка носит сугубо личный и безобидный характер, но Селиверстов, конечно же, первое время записки вскрывал и читал. Ничего подозрительного, с его точки зрения, в них не было, и вскоре он стал просто добросовестно доставлять корреспонденцию по назначению, не особо интересуясь содержимым.

Так продолжалось какое-то время. Для Селиверстова все это не составляло какого-либо труда — он передавал и принимал послания от узников во время разноса пищи. Для этого ему не пришлось даже задействовать кого-либо из охранников.

Но вот, по прошествии двух месяцев, Фокусник попросил Селиверстова о другой, уже весьма странной услуге: нанести на стену возле камеры барона Вендорфа замысловатые изображения каких-то кружочков, окаймив ими дверь по всему периметру. Объяснил Фокусник эту необычную просьбу своей приверженностью древним традициям: узор якобы должен оградить его старинного приятеля барона Вендорфа от злых духов.

Для исполнения этой задачи Селиверстову уже пришлось привлечь охранника, дежурившего в тот вечер в секции Вендорфа. Это был Гвоздухин, и ему, в отличие от Селиверстова, было плевать на тайны иллюзионного мастерства. Поэтому для него Фокусник передавал через Селиверстова деньги.

Получив от Фокусника образец рисунка, Селиверстов принес заключенному Вендорфу ужин и задержался у его двери, чтобы под присмотром Гвоздухина проделать шилом одну из самых нелепых вещей в своей жизни. Когда изображения кружочков покрыли периметр двери, Гвоздухин смел насыпавшуюся на пол известку, а Селиверстов отправился восвояси.