Виктор Ночкин - Оракул

— Зачем ты велел нам напасть на Ар-Шоратов? — громко спросил Ренган.

Идол безмолвствовал. Наемник разрубил от ключицы до пояса следующего жреца, так что кровь брызнула во все стороны, заливая лицо Оракула. Губы статуи дрогнули:

— Раз ты стоишь здесь, значит, вы победили. Мой совет оказался хорош.

— Ты и Ар-Шоратам велел напасть на нас. Зачем?

Идол чуть пошевелился на пьедестале.

— Много крови, хорошо… Старики никогда не давали мне столько…

— Ты хотел, чтоб мы убивали друг друга. Зачем?

— Затем, чтоб вы все сдохли наконец! Чтоб перестали докучать мне своими глупостями! — рыкнул Сведущий. — А теперь беги! Попытайся спасти свою никчемную короткую жизнь, не то явятся жрецы и стражи — да прикончат тебя прямо здесь!

Последний жрец упал на колени. Ренган ухватил его за шиворот, подтащил поближе к Оракулу и проткнул насквозь.

— Жрецы и стражи? — переспросил горец. — А чью кровь ты нынче пьешь, а? На вот еще, размягчи свою каменную шкуру!

Ренган рывком выдрал меч из тела жреца, поливая кровью статую — Оракул зашевелился, с треском и скрежетом приподнимая корявые руки. Казалось, он вот-вот оторвет от пьедестала уродливые ступни… Наемник отступил на шаг, примерился и занес меч. Рубанул с разворотом, сместился на шаг и ударил снова. Лезвие входило в плотное тело Сведущего, вонзаясь до середины. Летели осколки. После четвертого удара из плеча идола вывалился порядочный кусок. Оракул взвыл рокочущим басом, раскачиваясь на каменном основании… Горец двигался по кругу вдоль кромки наполненного кровью бассейна и методично наносил удары — без ярости, без спешки, без суеты. Ему нужно было сберечь силы, рубить предстояло долго…

Неделей позже Ренган Ар-Аррах стоит на борту нефа «Серая чайка», вглядывается в затянутый тучами горизонт. Корабль, неуклюже переваливаясь на волнах, идет на юг — туда, где никак не стихнет война за наследство принцессы Амелии, там Ренгана ждут новые схватки, ждут чернокудрые красавицы в замках, ждут подвиги и походы. Белый жеребец храпит и бьет копытом в трюме… Сейчас Ренгана позовут матросы — пить кислое пиво и рассказывать о жизни на севере. Он поведает о суровых безжизненных скалах, о горах, вершины которых всегда покрыты снегом и тонут в облаках. Расскажет о страшных хищниках, по ночам покидающих потаенные норы, чтобы воровать овец. Расскажет о распрях между кланами, когда полуголые воины сходятся в поросших вереском лощинах и режут друг дружку скверными клинками, сражаясь за скудные пастбища. Расскажет о затерянных долинах, где до сих пор живут последние потомки давно вымерших рас, где люди поклоняются забытым ныне богам… Тем самым — древним, темным, требующим кровавых жертв, чтобы ненадолго обрести молодость и силу. И когда кто-нибудь из слушателей посетует, что не осталось нынче героев, способных бросить вызов темным богам, Ренган Ар-Аррах не ответит ни слова. Зачем?

«Серая чайка» причалила в порту Бредигена — города, раскинувшегося по берегам обширной бухты. Город огромен, он давно выплеснулся из кольца стен, ставшего тесным непрерывно растущему гиганту. Сами стены — низкие, серые, с далеко отстоящими друг от дружки невысокими круглыми башнями — разрушаются, приходят в негодность, валы осыпаются и зарастают травой. За укреплениями никто не следит, никто не заботится о содержании их в порядке, Бредиген в них не нуждается. Нынче город настолько велик, что никакая армия не в силах держать его в покорности. Разумеется, на свете довольно владык, способных явиться к Бредигену с сильным войском, и город немедленно признает власть завоевателя… а что потом? Любое войско, вступившее на кривые тесные улочки, потеряется, рассеется, растает в невероятном лабиринте бредигенских кварталов. Да, есть монархи, способные собрать войско, которому покорится Бредиген, но ни один из них не в состоянии содержать такое войско вечно. Бредигенцы миролюбивы, они не станут вступать в бой с пришельцами, но если попытаться их ограбить… за свое добро горожане будут драться отчаянно. Кто устоит перед такой толпой?

Можно, разумеется, потребовать, чтобы они сдали оружие, и вывезти из города груду ржавых мечей и секир — но ведь нельзя отобрать топоры дровосеков, тесаки мясников, остроги рыболовов, тяжелые молоты кузнецов и острые ножи сапожников. А все это пойдет в ход, если кто-то посягнет на имущество горожан. А власть над городом… Да бредигенцам все едино, кому платить налоги — точнее сказать, кому постараться их не заплатить. Они признают любого правителя, лишь бы их имущество было сохранным…

Размеры давно хранят Бредиген надежнее любых стен и любой армии… Да и кому это нужно — захватывать Бредиген? Город куда как предпочтительнее в качестве рынка сбыта продовольствия, в качестве поставщика ремесленных изделий… В качестве торговой площадки и перевалочного пункта, наконец. Здесь может укрыться изгнанник, здесь без помех встречаются агенты всех разведок мира, здесь отыщет надежное убежище святотатец, а проповедник — непременно найдет благодарную паству… Свобода Бредигена выгодна всем…

Но размеры города не только надежная броня бредигенцев, они также и тяжелые оковы. Тысячи и тысячи мужчин и женщин рождаются, живут и умирают в затхлой тесноте кварталов, ни разу не повидав внешнего мира, не вдохнув пыльного жаркого воздуха полей; ни разу не задрав голову в лесу, чтоб полюбоваться клочком синевы между волнующихся древесных крон; ни разу не испытав лихорадочного восторга верховой скачки, когда тугой поток воздуха бьет в лицо и срывает шляпу… Вселенная тысяч и тысяч бредигенцев простирается от Овощного рынка до рынка Рыбного… от тюрьмы и площади Правосудия, где непременно гниют два-три висельника, до порта, где среди огрызков и рыбьих голов нет-нет да и всплывет зарезанный и ограбленный дочиста незадачливый купец. Тысячи и тысячи бредигенцев рождаются, живут и умирают в затхлом смраде среди облупленных стен, даже не задумываясь, что жизнь может принять иные обличья… Таков Бредиген — не слишком большая и не слишком удачная модель Вселенной…

Ренгану нравился этот город, нравились обитатели прибрежного района — матросы и грузчики. Они напоминали горцу земляков — точно так же, как «верхние», эти бредигенцы могли предать и обмануть ради грошовой выгоды, могли ограбить любого, даже если минуту назад клялись в верности. Точно так же боялись таинственного и непонятного… и точно так же готовы были идти на смерть ради того, что почитали собственной честью, готовы были драться со сколь угодно более сильным соперником из-за одного косого взгляда, из-за одного принятого за оскорбление чужеземного слова…