Татьяна Бражник - Зеркало

— Вы считаете, что мать перестанет мне сниться, если я ее прощу? — со скепсисом спросила я.

— Не знаю. — пожал плечами старец. — Ведь дело не в ней. В тебе. Ты сама себя мучаешь, а силу особенности Дара это принимает такой образ. Впрочем, ты меня меньше слушай. Это только пустые предположения. Ты столько лет мучаешься этими воспоминаниями. Я знаю, какую боль может причинять прошлое. Бежать от него бесполезно. Но в твоем случае можно попробовать его немного… выдрессировать, если позволишь так выразиться.

— А в Вашем? Дрессировке не поддается?

Феофан натужно засмеялся, но веселого в этом смехе было мало.

— Умная девочка. Но со мной все намного сложнее. Я сам во всем виноват, и этот грех навсегда останется со мной.

Старик помрачнел и снова уставился на Ильмень.

— Знаешь, давно со мной так не разговаривали. Меня все бояться. — ухмыльнулся маг. — А я ведь не страшный вовсе. Я просто старый, уставший от жизни человек.

Он тяжело вздохнул. За разговором я и сама не заметила, как перестала бояться Феофана. В старике, конечно, было много странностей, и, прежде всего, эти его слепые глаза, которыми он просвечивал, как рентгеном. Речь старца была неторопливой, размеренной, но голос был очень громким для старика, глубоким и низким, похожим на звон большого колокола, и пробирал до глубины души.

Я смотрела на Феофана и ее могла поверить, что когда-то он тоже был молод.

— Наш Дар, — ни с того ни с сего снова заговорил он, — это самое большой испытание, которое посылает нам жизнь. И не все могут с ним справиться. В свое время я не смог и поплатился за это. Поверь мне, сейчас я бы отдал многое, чтобы посмотреть в твои глаза, увидеть вас всех, моих детей. Вы так молоды, амбициозны, красивы. Вы такие все разные. А я вроде и живой, а не живу. Я не вижу закаты. Раньше я любил смотреть на уходящее за горизонт солнце. Каждый день оно садилось в одном и том же месте и каждый раз по-разному. Я сидел на этом самом месте, как сейчас. Но теперь передо мной лишь тьма. Ничего кроме тьмы.

— Мне казалось, что Вы видите…

— Вижу?! Разве это так называется! Да, Дар не дает мне натыкаться на косяки и спотыкаться на каждом шагу. За то, что вижу я, многие маги отдали бы не только глаза. Я вижу твою душу, дочка, твой Дар, твою суть. Но твое лицо для меня так и останется неразгаданной загадкой. Кто говорит, что внешняя оболочка не важна, пусть поживет хотя бы годик во тьме. Я посмотрю, как он соскучится по этой самой банальной оболочке.

— И как давно это с Вами? — осмелилась я спросить, подумав, что в другой раз у старца может и не быть такого хорошего настроения.

— Восемь веков. Восемь долгих сотен лет.

Старик пожевал губы, решив, что и так слишком разоткровенничался, встал и медленно побрел к общине. Я не стала идти за ним, посчитала, что ему надо побыть одному, но неожиданно Феофан вернулся в куда лучшем расположении духа.

— Я тут совсем с тобой заболтался, дочка. Насчет твоих снов: скажу Софону — поговори с ним. И раз я тут так много рассказал, что тебе знать и не положено вовсе, не буду останавливаться на полуслове — не красиво как-то, да и не солидно. Сама все узнаешь. Не пугайся, и не сопротивляйся. Думаю, у меня тоже получиться тебя кое-чему научить…а теперь иди давай, занимайся делом! — Феофан грозно сдвинул брови и замахнулся своей легендарной тростью. — Долго тебя там Лазарь еще ждать должен?! Все бы вам штаны просиживать!

Старик снова стал прежним неугомонным крикуном, каким его знали все в общине. Я не рискнула опробовать на своей собственной спине его мастерство владения тростью и поспешила в дом травницы, который теперь стал и моим домом.

Слухи по общине разлетаются со скоростью света, поэтому Хранители практически в полном составе поджидали меня на кухне. Когда появилась я, они сразу замолчали, делая вид, что вовсе и не обсуждали то, в чем я могла так провиниться перед главой общины.

— Чаю хочешь? — как можно беззаботнее спросила Веся.

Я согласилась и, чтобы подыграть ребятам и немного их помучить, не стала сразу все рассказывать. Пока травница гремела чашками, шесть пар любопытных глаз пытались просверлить во мне дырки. Первым сдался Михей, разрушив воцарившееся напряженное молчание:

— Ну, как все прошло?

— Что именно? — продолжала я корчить из себя дурочку.

— Встреча с королевой Англии! — вспыхнул Сэт. — Феофан о чем с тобой говорил?

— О снах. — тоном оскорбленной невинности ответила я.

— О каких еще снах? — удивился Деян.

— Ну, об обычных снах. Моих.

— Насчет того, что ты вопишь, как полоумная, по утрам? — уточнил Михей, которого я регулярно будили своими криками с утра пораньше. Первые несколько дней он с непривычки вламывался в мою комнату с луком наперевес, чтобы прибить демонов, что меня разрывают, а потом привык и стал реагировать на это куда спокойнее.

— Ну, да. Он расспрашивал, что такое мне снится. И еще мы о разном болтали. Так, ничего особенного.

Несмотря на то, что Хранители были для меня самыми настоящими друзьями, меня совсем не тянуло пересказывать им то, что говорил мне Феофан. Все эти его слова показались мне слишком… личными, что ли. То, что старик потерял самообладание и взболтнул лишнего еще не повод предавать его чувства народному обсуждению. А если Хранители и так все это знают, и в этом нет никакой тайны — вдвойне бессмысленно.

— Аль, — осторожно заговорил Лазарь. — Феофан не тот человек, который будет просто так «болтать». Хорошенько подумай над его словами. Над каждым словом, даже если оно показалось тебе брошенным случайно.

— Господи, грешен! — картинно взмолился Сэт, всплеснув руками и устремив взгляд в потолок. — Ну за что ты меня так жестоко наказываешь?! Не мог послать кого-нибудь поумнее, а?! Как будто тут одной блондинки с ее розочками мало было! Давай, добивай меня еще и второй!

— На себя посмотри, блондинка! — шутку огрызнулась Веся, скорчив ему недовольную рожицу. Эльфийка действительно была обладательницей шикарных волос цвета пшеничного поля. Обычно она заплетала их в тугую толстую косу, доходившую девушке до копчика.

Начавшуюся было перепалку прервал ворвавшийся без стука и малейшего намека на предупреждение Кроша — младший сын Пелга. Карлик был безумно похож на своего отца: тот же курносый нос, густые брови, сросшиеся на переносице, смешные пухлые щечки, которые так и хотелось потрепать, и далеко посаженные зеленые глаза-бусинки, пухлая, слегка раздвоенная нижняя губа. Волосы у мальчика были растрепаны, как пакля, и в них торчали колючки. Видимо, негодник опять играл с друзьями в лесу, нарываясь на очередную гневную проповедь матери.

— Ты что пришел? — засюсюкала мигом забывшая о Сэте травница. — Конфетку хочешь?