Алескандер Зайцев - Разрушитель

Да, упавшая на меня гончая мертва, но при ударе мои руки по локоть провалились в ее тело. Охотницы лишь имеют форму собак, но их оружие не клыки и когти, а наполняющий их астрал. Серпы выпадают из рук, я чувствую их только до локтя. С кистей и предплечий начисто содрана астральная составляющая.

Обездвиженный, с пульсирующей болью в ноге и онемевшими руками, я лежал, наблюдая, как неторопливо приближается последний противник, тот, кто сейчас убьет меня. Гончая заглядывает мне в глаза. Ее взгляд бездушен и холоден, она лишь выполняет свою работу.

Моя грудь разрывается. «Неужели вот так и происходит разрыв сердца?» — мелькает мысль. Но порвалась лишь рубашка и куртка. Дискоид-малыш черной молнией метнулся навстречу гончей. Его диск не блестел серебром или золотом, он вообще не блестел, его черную матовую поверхность нельзя было спутать ни с чем. Мой «щенок» был адамантитовым! Безмерное удивление отражается в глазах умирающей гончей. Это невероятно, но я выжил. Сохранил жизнь там, где шанс был один на миллион. Осталось не умереть от полученных ран, что было бы просто обидно в сложившейся ситуации.

Собрав оставшиеся силы, я попрыгал на одной ноге, спеша убраться с Арены. С нее станется выслать мне еще одного противника. Лишь добравшись до первого ряда сидений амфитеатра, я позволил телу прекратить бороться и потерял сознание.

Иногда я приходил в себя, пытался зарастить рану и восстановить руки. Но сознания хватало ненадолго, и беспамятство услужливо принимало меня в свои объятья.

В очередной раз, открыв глаза, я почувствовал себя здоровым и полным сил. Мысленно похвалив свое чудесное тело за сохраненную жизнь, я поднялся на ноги. Всходило солнце, первые лучики уже подсветили небо над кратером. Подняв парные клинки-серпы, так и оставшиеся лежать на песке, как приз победителю, я просунул руку под рубашку. Малыш был там, и я улыбнулся. Мне предстояло преодолеть пятьдесят миль за два часа, чтобы получить свое имущество. Но разве это сложная задача, по сравнению с тем, что я уже сделал? Достав «щенка» из-за пазухи, я приложил его к своей щеке. Он излучал теплоту и радость. Я весело подмигнул начинающемуся утру.

— Ну сколько можно повторять? — Острие рапиры Ларта упиралось мне в грудь. — Я же объяснял, что из этой полупозиции уход со смещением для контрудара эффективен только против одиночного оружия.

Мой клинок виновато подрагивал, пойманный на отлете дагой напарника. Фехтование, конечно, мое хобби, но:

— Лучше объясни, — отвожу ладонью неприятно холодящий грудь металл, — почему ты вбил себе в голову, что мне интересна эта техника?

— Красиво и эстетично! — Рапира и дага Ларта рассекли воздух, оставляя за собой огненные росчерки.

— Эстетика в ущерб эффективности. — Мое лицо приняло брезгливое выражение. — Это не мое.

— Можно подумать, у тебя много других дел!

Удар ниже пояса. Дело у меня было, и правда, только одно. Если можно назвать делом безуспешные попытки выбить из Арены дварфовский топор взамен сломанного мною же на тренировке лет эдак семьдесят назад.

Чтобы не болтать лишнего, я просто встал в позицию, сделав дагой приглашающий жест. Оружие Ларта пришло в движение, красная сталь начала плести вязь Высокого языка. Наши рапиры на секунду встретились. Звон стали и оседающие на мрамор искры. Разрыв дистанции. «Неуч!» — начертанное столкнувшимся оружием слово медленно таяло в прохладном утреннем воздухе. Ларт ехидно улыбался.

«И они еще называют дроу извращенцами!» — Моя мысль относилась к светлым эльфам, которые и придумали эту манеру поединка. А как высокопарно звучит: «Дуэльный кодекс Зеленого дома!» Лет сто пятьдесят назад эльфийская знать решила, что убивать друг друга на дуэлях — это чересчур, и то верно при их-то проблемах с демографией. Но бескровные выяснения отношений — это слишком пресно и не эстетично. Тогда один фехтовальщик и «знаток искусств» придумал, как совместить поединки с каллиграфией. «Морского ежа ему под одеяло!» Теперь просто проткнуть своего противника было мало. Красная эльфийская сталь как нельзя лучше сочеталась с заклятием «воздушного следа», применение которого позволяло оружию оставлять за собой тонкий огненный шлейф, державшийся около десяти секунд. Впрочем, после повсеместного признания «дуэльного кодекса», разумеется, в кругу эльфов, заклинание стало называться «огненный росчерк». Мелочь, а остроухим приятно. Искусство начертания в воздухе вязи Высокого языка хорошо дополнило, опять-таки с их точки зрения, обычный поединок. Кто видел эльфийский алфавит, тот поймет, что и на бумаге писать им далеко не просто, что уж говорить, когда каллиграфическим пером становится рапира, а папирусом воздух. А если учесть, что не один ты стоишь и рисуешь, но есть еще и противник, который хочет «написать» что-то свое, при этом усердно мешая тебе воплощать собственные художественные изыски… Кошмар, в общем, после которого сдача экзаменов по прикладной рунистике в Имперской магической школе кажется детской забавой! И не стоит забывать, что помимо плетения вязи оппоненты так и норовят проткнуть друг дружку клинками. На мой взгляд, стремление эльфов к прекрасному в данном случае приняло довольно странную и «болезненную» форму.

Хотя, надо отдать эльфам должное, поединок, построенный по правилам «Зеленого кодекса», был красив. Если смотреть со стороны и не знать эльфийского — изумительно красивое действо. Знание языка несколько снижало эстетику, так как надписи во время поединка были в основном оскорбительного содержания, дуэль как-никак.

Через час я успел узнать о себе много нового. Движения лартовской рапиры были безупречны. Моей самой осмысленной фразой было стандартное: «сам дурак». Правда проткнуть напарника я умудрился раз двадцать, но по кодексу все это не шло в зачет, так как поражающий удар мог быть нанесен только в конце фразы, в качестве завершающей точки или восклицательного знака. Тем не менее я вошел во вкус, это было забавно. Поражения меня не расстраивали. Вряд ли в нашем мире кто-то владел оружием лучше Ларта, даже когда дело касалось таких необычных техник.

Первую сотню лет на Архипелаге этот бездельник играл с Театром в эдакое большое кино. А потом резко заболел всем колюще-дробяще-режущим, подглядывая за мастерами фехтования через купол Театра. За последующие четыре века Ларт не только освоил все техники, но и придумал парочку своих, чем небезосновательно гордился. А я иногда приходил к нему перенимать опыт. Все равно, кроме выживания, развлечений на островах не было.

Раздражение, вызванное боевым чистописанием, постепенно уступало место любопытству. Да и желание надрать уши «великому мастеру» все возрастало. Я отсалютовал клинком, приглашая Ларта еще на один раунд.