Владимир Корн - Дворец для любимой

И в самый последний миг, когда ему до Янианны осталось совсем немного, уже лежа на полу, мне все же удалось ухватить его за щиколотку одной рукой, придержав бросок. Придержать ровно на один миг. Затем он ударил свободной ногой мне в лицо, освобождаясь от захвата. И я завыл, завыл в полный голос, видя, что не уже могу остановить то, что должно было случиться через мгновенье.

Последним из того, что я увидел перед тем как потерять сознание, оказались резко распахнувшиеся двери, едва не сбившие с ног Янианну и возникшую в проеме фигуру Коллайна с двумя револьверами в руках, что-то гневно ревущую.

Затем были дни, когда приходя в сознание, я видел перед собой то заплаканное лицо Янианны, то испуганные лица детей, то доктора Цаннера с целой свитой дворцовых медиков, стоящих у изголовья постели и что-то вполголоса обсуждающих. Иногда к этим лица прибавлялось встревоженная физиономия Коллайна и еще чья-то, очень знакомая. Пытаясь вспомнить, кому же она может принадлежать, я снова проваливался в забытье.

Когда я в очередной раз пришел в себя, то почувствовал значительно лучше.

Не так, чтобы очень хорошо почувствовал: в ушах стоял шум, а слабость была такая, что от малейшего движения начинала кружиться голова.

А вот язык как будто бы ворочался легко, и даже сухости в горле не чувствовалось. И я сказал:

— Все как обычно: муж с голоду помирает, а жена, вместо того, чтобы накормить его, разговорами развлекается.

Сказал Янианне, о чем-то тихо беседующей с Цаннером. И сразу же пожалел об этом, нашел что сказать. Яна, стремительно повернувшаяся на мой голос, выглядело очень уставшей, у нее осунулось лицо, а вокруг глаз залегли темные тени. Волновалась, наверное, выживу или копыта откину, и тут я, со своими дурацкими шуточками.

Яна быстрым шагом подошла к постели и осторожно присела на самый краешек:

— Как ты себя чувствуешь, Артуа?

В ее глазах тревога была смешена с жалостью. И еще в их глубине светилась радость, тщательно подавливаемая — а вдруг это еще не все? Вдруг, мне ненадолго стало значительно лучше, как это обычно бывает перед самой кончиной.

Нет, милая, поживем еще, нам детей нужно вырастить, да и дел незавершенных немерено. А вот твой вид мне совсем не нравится. Ты что, все время моего беспамятства сиделку из себя изображала? Ну и к чему это?

— Красивая ты у меня, — заявил я, поглаживая пальцами по ее ладошке, лежавшей на покрывале. — Черта два им всем, чтобы я тебя кому-то другому оставил. Иди, поспи, солнышко, теперь уже все позади.

Потом пришли дети. Они боялись громко разговаривать, вдруг от этого мне станет хуже. Глупенькие, кричите во весь голос, играйте, ссорьтесь, жалуйтесь друг на друга, мне только лучше станет.

Когда они ушли, я спросил у Цаннера:

— На лезвии был яд?

— Да, господин де Койн. И наше счастье, что я знаю, как именно он действует. Обычно этим ядом пользуются… — Цаннер понизил голос, перед тем как продолжить, склонился, и остальные слова прошептал мне едва ли не на самое ухо.

Спасибо, тебе доктор. И за самого меня спасибо, за то, что смог вытащить чуть ли не с того света. Ну и за те слова, что я едва смог разобрать, настолько тихо ты говорил.

Едва за Цаннером закрылась дверь, как сразу же пришел Анри Коллайн, мой спаситель, а главное — спаситель Янианны.

Коллайн явно выглядел помолодевшим, и было с чего. Не судьба стать ему философом, расстался он все же с леди Лиолой, и теперь у него новая возлюбленная. И правильно Анри, главное в этой жизни — любящая жена. А философами пусть становятся не мы, другие.

Эту новость мне успела сообщить Янианна, в череде других важных, по ее мнению, новостей, случившихся за время моего беспамятства.

На мой вопросительный взгляд, он ответил взглядом утвердительным — да, я знаю, Цаннер мне все рассказал. Тебе тоже спасибо Анри, за то, что спас всех, а сейчас расскажи мне — таким волшебным образом ты оказался именно там, где ты был больше всего нужен…

Мы с Горднером шли перед строем доренсийских диверов, и со стороны, наверное, представляли довольно комичное зрелище: оба опирающиеся на трости, оба прихрамывающие на правую ногу, и оба слегка накренившиеся.

Когда тот, первый убийца, успел помимо плеча ранить мне еще и в левый бок, я так и не мог вспомнить. И неудачно так ранить: порез пришёлся на уже имевшийся у меня там шрам от старой раны, полученной еще в степях вайхов.

Мы шли, и я думал о том, что никогда уже мне не сразиться с Эрихом Горднером в учебном бою, и дело не во мне самом. Мои раны заживут, а вот его хромота останется с ним до конца, и ничего с этим уже не сделаешь.

Сразиться с ним мне хотелось давно, уж очень мне хотелось сравнить себя с самим собой, с тем, каким я был много лет назад, когда впервые с ним встретился. Но я все откладывал и откладывал свое предложение ему, рассчитывая продвинуться на этом пути еще дальше, и уже тогда!..

Как оказалось, дооткладывался.

Шли мы, почти синхронно припадая, но никто не улыбался. Напротив, новые лица, появившиеся в Доренсе, поглядывали на Горднера чуть ли не с восхищением — как же, живая легенда! Сам же Эрих выглядел как человек, у которого есть на душе что-то такое, что никак не может дать ему душевного покоя. Как будто лежит на его совести нечто. Причем Горднер не постоянно так выглядит, а только при встрече со мной, ведь только мы двое знаем то, что он страстно хотел бы забыть, при этом отлично понимая, что такое забыть невозможно.

Ну как ты не можешь понять, Эрих? Ведь то, что ты смог сделать, несравненно больше того, что ты ставишь себе в вину.

Доренс существует не так давно, но у него есть уже свое кладбище. Бывает, что гибнут люди, слишком уж опасна и сложна подготовка у его обитателей. Имеется на кладбище и несколько могил диверов, погибших на войне с Трабоном, война — она и есть война. А еще там есть скромные надгробья тех пятерых парней, что погибли при захвате Готома в морском порту Тресит. Тот случай, когда мы сумели выкрасть трабонского короля и поменять его потом на тебя самого.

Мы выкупили тела парней давно, еще в разгар войны с Трабоном, частично за золото, ну и в большей степени потому, что я попросил передать тем, кто будет чинить нам препоны: выкрасть их будет значительно проще, чем их короля. Должен признать — подействовало.

Так вот, узнали мы и обстоятельства их гибели. Парни успели бы покинуть замок, когда начался переполох. Но они поступили иначе — перекрыли единственный выход из замка, и держали его, сколько смогли. Долго держали, пока не подоспела помощь извне, с города. И только благодаря им нам и удалось уйти вместе с королем Готомом, причем не было у них ни такого приказа, ни даже просьбы. И в том, что они так поступили — полностью твоя заслуга, ведь именно ты их воспитывал…