Михаил Белозеров - Нашествие арабуру

Они вскорости действительно ступили на желтую императорскую дорогу, которая вела прямо к Яшмовому и Нефритовому дворцам. Но это только так казалось. Под ногами скрипели песчинки, и жесткие сухие травы хлестали по руками. Нехожеными стали дороги и тропы, давно нехожеными.

Сам Натабура, как и прежде, не узнавал мест, хотя бывал в столице достаточно часто в те времена, когда они с учителем Акинобу бродили по стране из монастыря в монастырь. С тех пор минуло много лет. Так много, что Натабура и вспомнить не мог: то ли пять, то ли целых восемь. А может, и больше. Путался он в цифрах и никак не мог сообразить. Нет, должно быть, лет семь минуло, думал он, глядя на вековые деревья в окружении молодой поросли, которая скрадывала окрестности, делая их незнакомыми и таинственными, и там, где они вчетвером прошли дорогу за коку, им казалось, что они топчутся на месте целую стражу [52] Стража — два часа. . Последний раз он был в Киото два года назад. Но тогда ему было не до красот столицы Мира, потому что он искал Юку, а потом участвовал в государственном перевороте. Мало кто из тех людей выжил. Большинство из них в течение года настигла химицу сосики [53] Химицу сосики — тайная императорская служба сыска, Тайный сыск. во имя закона заставила сделать сэппуку [54] Сэппуку — харакири. . Стало быть, их всех с легкостью предал император Мангобэй. Но никто-никто не упомянул ни Натабуры, ни учителя Акинобу, ни Язаки, ни тем более капитана Го-Данго. Поговаривали, правда, о какой-то волшебной собаке, помогавшей бунтовщикам. Но разве собаку будут искать? Да и не до собаки потом было, потому что появились эти самые арабуру и трон под императором Мангобэй зашатался.

Заросшая травой желтая императорская дорога нырнула под кроны леса, и сразу же сделалось душно и парко — чувствовалось близость рек Ёда и Окигаву, которые сливались в центре столицы, образуя широкую и полноводную Каная. Лучи солнца плясали и вверху, и на листьях подлеска, и на кустах, путались в траве, и для непривычного глаза казалось, что все вокруг движется, заманивает и туда, и сюда, и ведет, чтобы закружить в чаще, извести, уничтожить, растворить и сделать частью себя. Как хорошо все начиналось, почему-то с сожалением думал Натабура, вспоминая Юку. Вовсю зудели комары и злобно кусались большие желто-оранжевые мухи. Афра прятался от них под папоротник и зарывался в иголки. От этого его желтая морда очень быстро стала походить на рассерженного ежа. А еще Афра фыркал и чесался, как шелудивый.

Натабура напоследок оглянулся, чтобы запомнить дорогу назад, но уже ничего, абсолютно ничего не было видно, кроме моря зелени и игры солнечных бликов. Ничто не говорило и о том, что они находятся в центре столицы Мира. Язаки тоже заволновался и поглядывал на него, впрочем, полагаясь во всем на друга. Он знал, что Натабура хорошо ориентируется по сторонам света, а если есть солнце, то это легко делать. Я и сам могу, думал он. Солнце слева — чего еще надо. Значит, когда будем возвращаться, оно будет светить справа или в спину. Он успокоился и даже с облегчением вздохнул, хотя, конечно, расслабляться не следовало, ибо за каждым кустом могла быть засада. И первые несколько коку шел настороженно, как по болоту, смотрел, куда ставить ногу, полагая, что именно в таких местах прячутся онрё [55] Онрё — души безвинно убиенных. , избавиться от которых еще никто не мог, но постепенно болтовня Ваноути отвлекла его.

— Я как сейчас помню, — врал дед, — как мы штурмовали ущелье Курикара.

Курикара, Курикара? — когда же это было. Давно, еще до меня, вспомнил Натабура, я слышал только рассказы бывалых воинов.

— Дед, ты что, был самураем? — спросил Натабура.

Это отвлекло его от липкого, как наваждение, предчувствия чего-то нехорошего. При Курикара погибли лучшие буси. Это ли не печальные воспоминания? Может быть, поэтому мне так тяжело? — подумал Натабура. Их раздавило стадо буйволов. Не тогда ли были заложены условия гибели дома Тайра? Слишком много самураев погибло. Слишком много.

— Почему был? — удивился Ваноути. — Я и сейчас самурай!

— Охотно верю, — согласился Натабура. — Сколько же тебе тогда лет? Сто или двести?

— Сто пять!

— Сто пять… — как эхо повторил Язаки.

— Ага… — только и произнес пораженный Натабура. Он хотел спросить что-то такое: «Как же ты ходишь?» Или: «Почему ты еще не рассыпался?» Но вместо этого произнес: — За кого ж ты воевал? — ибо это было существенней.

— Известное дело, за кого! За господина Минамото! — и Ваноути даже приосанился и колесом выпятил сухонькую грудь. При этом в его черных, как угли, глазах мелькнула былая удаль.

— Ага! — еще более изумился Натабура.

Вот в чем причина. Он вполне мог быть убийцей кого-то из моей родни, подумал он, но не испытал никакого гнева. Не было гнева — одно безразличие к прошлому, ведь настоящее совсем другое и враги другие, а проблемы новые.

— Ну и что там, в ущелье? — нетерпеливо спросил Язаки, который вовсе не подозревал, о чем думает Натабура. К тому же он решил, что Ваноути большая фигура, раз остался живым.

— Как чего? — переспросил Ваноути таким тоном, словно только глупый мог задать подобный вопрос. — Всех и положили до единого.

— Да, много там было наших, — согласился Натабура, смиряясь с очевидностью.

Он вспомнил, как сам бился в последнем морском сражении и как его выбросило море на берег удивительной страны Чу.

— Я им кричу: «Не так, не так! Вяжите солому к рогам!»

— Ну?.. — спросил Язаки. — А зачем солома?

Ваноути глянул на него, как на дикаря:

— Зажгли и пустили с горы целое стадо. А придумал все это я! Я ведь с детства с коровами возился.

— Да ты что?! — изумился Язаки. — Ну ты, дед, даешь! Ты герой!

— Никакой я не герой, — скис вдруг Ваноути. — Герои, они вон по городам живут в сытости и тепле, а не мыкаются в старости в ветхой хижине. Да теперь уже все равно, чего жалеть.

И они остановились. Дорога пропала. Только что была под ногами, и вдруг — нет. Да и лес поменялся: вместо разлапистых дубов и язей сплошной стеной темнели стволы гёдзя [56] Гёдзя — черная сосна. . Солнечный свет впитывался в ее кору, ничего нельзя было толком разглядеть.

Вместо ровной поверхности возникли какие-то холмы, усыпанные иголками. А воздух стал смолистым и таким густым, что двигаться в нем приходилось с заметным усилием. Началось, невольно подумал Натабура. Сейчас полезут хонки, хотя слово давали помогать. Хонки всегда селились в таких местах. Но он ошибся — лес на удивление оказался пустой, без духов и демонов, что было удивительно.

— А где река? — с беспокойством спросил Язаки и оглянулся на друга.

— Река? — переспросил Натабура, думая о своем. — Откуда я знаю. Была река. Дед, где река?