Богдан Дорошин - Путем неизбежности

Открывать рот было бессмысленно, в лучшем случае я смог бы выдать лишь нечленораздельное мычание. Поэтому я принял решение сохранить достоинство.

Локс и Энрике потянули соломинки и короткая досталась рыцарю с поломанной ногой. Он ругнулся и отковылял в сторону, попросив у товарища оставить для него хотя бы маленький кусочек от моей задницы. Тот кивнул, и пошел готовиться к поединку.

А готовился, я скажу вам, он основательно. Товарищи поднесли ему доспехи, что нашлись на вьючных лошадях, и стали помогать Энрике облачаться в броню. Я тем временем сидел голой задницей на траве, смотря перед собой в одну точку. Как уже упоминалось, в те дни мое состояние было далеко от нормального, и я особо не переживал, что вскоре меня будут убивать.

Ко мне подошел Вильгельм, остановившись, правда, на порядочном расстоянии. Его благородная кровь не выносила, чтобы низкосортные люди находились к нему слишком близко.

— Малоуважаемый «рыцарь», — начал граф ехидно. — Обычай гласит, что если у вас нет экипировки для дуэли, то вам ее должны предоставить. Для этого необходимо лишь сказать «Мне нужны оружие и доспехи, милорд». Кивать запрещено, — на всякий случай предупредил Вильгельм.

Ясное дело выпросить экипировку мне не удалось, но кто-то из рыцарей швырнул мне в ноги кинжал, и он застрял лезвием в земле. Прикоснувшись к оружию, по моему телу прошла странная дрожь, оно само начало вспоминать как пользоваться смертоносной сталью.

— И Спасителя ради, дайте ему какую-то тряпку, — взмолился Вильгельм, закатывая глаза. — А то ходит тут, трясет причиндалами, словно и не в приличном обществе находиться.

Слово господина — закон, и спустя минуту мне под ноги швырнули одежду. Выбирали ту, что подешевле, но в дворянских сундуках не нашлось рваного тряпья. Я натянул через голову белую рубаху, а после запрыгнул в просторные штаны, которые мне были чуть великоваты. Ботинок не дали, видно пожалев.

Место для дуэли выбирали тщательно. Маус несколько раз прошелся по воображаемой арене, приминая тяжелыми сапогами траву, а потом дал добро. Он же и выступил моим секундантом, потому как иначе было нельзя. Перед самым боем старый рыцарь пожелал мне скорой смерти, и отошел в сторону.

В кругу диаметром десять квадратных метров остались только мы с Энрике, остальные разместились по периметру. Мой оппонент был закован в рыцарский доспех, а на голове его красовался шлем с плюмажем. Щелкнуло забрало и воин пошел вперед, никуда особо не спеша.

Я же тупо стоял и смотрел на выданный мне кинжал. Если бы мне его не бросили, я вряд ли смог бы остаться в живых. Это уж точно. Его вид всколыхнул в моей механической памяти движения, которые я, вероятно, знал еще до своего погребения. Причем в совершенстве.

Меч Энрике рассек воздух в дюйме от моего лица. Рыцарь поспешил с ударом, а так же было видно, что его потрясло мое хладнокровие. Я даже не шелохнулся, когда в мою сторону летел меч, лишь несколько раз моргнул. Он сделал новый замах, целясь на сей раз тщательней, но я легко увернулся, причем сделал это таким способом, что оказался у соперника за спиной: легкой раскруткой тела, уйдя под летящий в мою сторону удар.

Энрике начал разворачиваться. Слишком медленно, если он действительно рассчитывал выжить. Примерно об этом я и думал, когда воткнул лезвие кинжала между щелями его брони. Отлаженным движением моя рука сама нашла прореху между шлемом и панцирем, и нож угодил в шею, преодолевая несложное сопротивление плоти и позвонков.

Когда я выдернул свое оружие обратно, все увидели, что оно по самую рукоять в крови, а Энрике в это время уже падал на траву, выронив меч. Вот так вот. Рыцарь успел сделать всего два удара и был мертв, а сам бой от силы занял двадцать секунд.

Наступила гробовая тишина. У Вильгельма от удивления отвисла челюсть. Не только в его глазах, но и в глазах всех остальных, сражение выглядело очень эффектным, и теперь они смотрели на меня не как на загнанного в угол голодранца, а как на опасного зверя, который только теперь по-настоящему показал острые клыки.

Две дюжины ошарашенных глаз следили за моей персоной, а потом Маус объявил о моей победе. Сделал он это бесцветным голосом, не в силах поверить в случившееся.

— Следующий поединок, — начал было ветеран, но его прервали.

— Стойте! Стойте, — к Маусу на одной ноге запрыгал Локс. — Я не могу сражаться. Думал, что могу, но нога…

Говорил он это как раз в тот момент, когда я тянулся за длинным мечом убитого Энрике. И хоть впоследствии его считали трусом и презирали за малодушие, многие рыцари из присутствовавших тогда на поляне, разделяли его чувство. Трезво оценивая обстановку, они понимали, что победить поодиночке дикого голодранца им вряд ли удалось бы.

А навалиться на меня скопом и нашинковать словно капусту, им не позволял обычай. Ведь дуэль прошла по всем правилам.

Спустя сутки я оказался в темнице города Вэр, ближайшего от места дуэли поселения. Мне инкриминировалась очень неприятная статья — убийство, но, честно говоря, я уже был рад, что в руки вэрских констеблей меня довезли живым.

После того как я разделался с Энрике, Вильгельм визгливым голосом потребовал сдаться, видно надеясь, что я не пойму смысла его слов, и он сможет отдать противоречащий чести дворянина приказ на мою ликвидацию. Но я понял. Понял, и бросил окровавленный кинжал в траву. Потом мне связали руки, а конец веревки Маус держал самолично. Лошадь мне понятное дело не полагалась, и пришлось поспевать за колонной всадников, которая иногда переходила и на галоп.

В Вэр я прибыл взмыленным и едва переставляющим ноги. Стражники, которым меня передали, критично осмотрели мою персону, после чего отвели в управление, где меня оформили как полагается.

— Повезло тебе, сынок, — заявил пожилой констебль, чиркая что-то пером на бумаге. — Дворянство уже не то, что раньше. После Серебряного Восстания сильно их ограничили в правах. Раньше-то как было? Царь и бог любой милорд был на своей земле, а теперь везде главенствуют его превосходительство закон. Прогресс как-никак.

Я по понятным причинам молчал. Одежду рыцари забирать у меня не стали, да и вообще до самой сдачи меня властям, они делали вид, что моей персоны не существует, а их товарищ, чье тело нес его же конь, словно погиб от несчастного случая.

— Убийство это нехорошо, — прокряхтел констебль, слюнявя кончик пера. — Хорошо хоть в бою честном все случилось. Можно было бы на самооборону все списать, но — не надейся. Дуэли у нас тоже после Серебряного Восстания запрещены.

Оформив меня, констебль дал обещание, что «следствие разберется» и передал стражникам. Те в свою очередь отконвоировали меня в камеру.