Грэм Хэнкок - Узел времён

— Может обидеть, — ответил мыслеголос Уродца. — Что в чужой голове, может обидеть.

Рия тут же кивнула, соглашаясь.

— Могу себе представить. Не думаю, что у меня осталось бы много друзей, если бы они знали, что я иногда о них думаю. Слушай… ты мое имя знаешь, а я твое — нет. Скажи его, это будет по-честному.

— Трудно.

— Почему трудно?

— Мое имя… трудное для тебя.

— Давай, не стесняйся.

— Бриндл-Фудж-Тубло-Трунджен-Арчипрона.

— А, поняла. Скажи еще раз, если не возражаешь. Уверена, со временем запомню.

— Бриндл-Фудж-Тубло-Трунджен-Арчипрона.

— Хорошо. Для начала — Бриндл.

Рия оглянулась. Начало лощины уже скрылось из виду, они поднимались по пологому склону холма, типичному для этих мест. Когда они миновали вершину и начали спускаться, она прикинула, что Григо, Дюма и Вик уже достаточно далеко, чтобы она смогла обогнать их.

— Ты побежишь? — раздался в ее голове голос Бриндла. — Не очень хорошая мысль. Мальчишки, которые охотились, будут преследовать тебя. Лучше останься с нами на ночь. Может, вернешься в Клан завтра утром?

Ты шутишь, подумала Рия.

— Не шучу. Останешься с Уродцами этой ночью. В безопасности.

Одновременно с этой мыслью в ее голове возникли образы и ощущения. Стены пещеры, пища, приготовленная на костре, сладковатый запах тлеющего дерева и жареной оленины, уступ скалы, застланный мехом, будто приглашающий на нем поспать.

— НЕТ! — завопила Рия. Бриндл вздрогнул, а другие Уродцы поблизости принялись порыкивать и ухать. — ТЫ ШУТИШЬ, ДА? Я НИ ЗА ЧТО С ВАМИ НЕ ОСТАНУСЬ, НИ ЭТОЙ НОЧЬЮ, НИ ВООБЩЕ.

Она рванулась влево, протиснулась между двумя коренастыми женщинами и побежала к вершине холма. Сердце ее колотилось. К счастью, никто из Уродцев не стал ее преследовать. На самом деле, за исключением Бриндла, чьи тревожные восклицания раздавались в ее голове, как птичьи крики, остальные не проявили ни малейшего интереса к ее бегству и продолжали идти вперед.

Вскоре Рия добежала до большого валуна перед самой вершиной холма и остановилась, чтобы перевести дыхание. Оглянувшись, торжествующе поглядела на Уродцев, которые уже были в паре сотен шагов от нее. Уф. Какое облегчение. Она была уверена, что они хотят сделать ее своей пленницей. Или не они, а конкретно Бриндл.

«Не пленница! — послышался мыслеголос Бриндла. — Никогда!»

Рия пожала плечами. Хрен с ним. Она выбралась. Прошла еще пару шагов через плотную поросль утесника и папоротника и очутилась на вершине холма.

Рия предполагала, что ей предстоит хорошая пробежка вниз, чтобы окончательно почувствовать себя свободной, но вместо этого она увидела шагах в тридцати от нее взбирающихся на холм Дюму, Григо и Вика, с дубинами в руках.

— Привет, Рия, — злорадно сказал Григо, с блеском в глазах. — Готова покувыркаться?

Леони повисла под потолком спальни, как надутый гелием воздушный шарик. Хм… Паутина. Наверное, Кончита не сняла, когда вчера убиралась. Среди пыли и ниток, повисших на паутине, сидел жирный черный паук, рядом было с полдесятка парализованных букашек. Они покачивались от легкого ветерка, попадавшего в спальню через открытое венецианское окно. Леони не любила живность и попыталась стряхнуть паутину, но у нее ничего не получилось. Казалось, что пальцы насквозь проходят через волокна. Если мама это увидит, наверное, выгонит бедную Кончиту.

Отстраненно, безо всякого страха, Леони поняла, что с ней происходит нечто странное, но ей не хотелось разбираться, что именно, по крайней мере, прямо сейчас. Посмотрела вниз…

О… Боже… мой!

На полу лежало ее тело, валялось, будто сбитое машиной. Красный от «дури» нос глубоко зарылся в ворсистый ковер, юбка задралась, обнажив левую ягодицу. На столике лежал глянцевый журнал, на котором были видны крупинки оксиконтина. Значит, она не весь вдула. Стальная пилка для ногтей и свернутая стодолларовая купюра. «Все равно что повесить на двери табличку „ЗДЕСЬ ЖИВЕТ НАРКОМАН“», — подумала Леони.

Опустилась ниже, чтобы посмотреть на… себя. Не умерла ли она? Или в коме? Эти вопросы тронули ее не слишком сильно, и Леони удивилась тому, насколько, на самом деле, ее мало беспокоила судьба этого недвижного тела, сколь привычного, столь и чуждого. Всего лишь кожа и кости, мясо и потроха. Кроме того, теперь, что самое охренительное, у нее было другое тело. С прозрачными руками, которыми нельзя смахнуть паутину. Руки и ноги есть, туловище тоже, но они какие-то бесплотные. Она стала будто воздушной, как паривший в воздухе сверкающий мыльный пузырь, но не чувствовала в этом ничего страшного или угрожающего. Напротив, она будто плавала на волнах света и радости.

Но сможет ли она позвать на помощь? Есть ли хоть малейшая надежда на то, что ее состоящее из костей и мяса тело можно спасти? Будет ли она это делать? А что случится, если лежащее внизу тело умрет? Может, тогда она просто исчезнет, лопнув, как тот самый пузырь?

С этими мыслями Леони выплыла из окна спальни и опустилась вниз, в залитый солнечным светом сад. Сквозь распашные стеклянные двери влетела на кухню, где затухал разгоревшийся у родителей скандал. Сейчас они сидели за столом, как обычно — мама во главе, папа справа от нее; они говорили, тихо и серьезно.

— Слушайте, ребята, я там наверху подыхаю, — сказала Леони. — Надо живо везти меня в больницу.

Они не обратили ни малейшего внимания на ее слова.

— Папа! — заорала Леони, протягивая руку, чтобы дернуть его за плечо. Ее пальцы будто прошли сквозь воздух. Попыталась схватить за плечо маму, но ее рука прошла насквозь и вышла с другой стороны грудной клетки, пройдя заодно через спинку стула.

Твою мать!..

Поднявшись выше, Леони зависла над столом, глядя на них. Сейчас они выглядели еще уродливее обычного, будто два гигантских варана с острова Комодо, напялившие на себя человеческие маски. Их шепот звучал жестко и зловеще. Леони почувствовала, как ее мягко, но неотвратимо тянет наружу, в сад, и подчинилась, но тут отец сказал нечто такое, что заставило ее вернуться.

— Леони подвергает нас риску. Если так дальше пойдет, она ляпнет это какому-нибудь репортеру.

— Мой папочка со мной трахался, — визгливо проговорила мать, подражая детскому голосу. — Мелкая сучка, — добавила она, уже нормальным голосом. — Это может повредить делу.

— Мы сами ее до этого довели, — ответил папа. На мгновение показалось, что он даже жалеет об этом.

— Джек хотел именно этого, — с пылом проговорила мама.

— Точно, — ответил папа, и его лицо посветлело. — Именно этого хотел Джек.

— Он выполнил свою часть сделки, а мы — свою, — сказала мама. — Пришло время избавиться от старья.

Мысли Леони закружились хороводом. Годами ее мучили сомнения по поводу мерзостей, которые делал с ней папа в детстве. Два периода мучений, с большим разрывом по времени между ними.