Макс Армай - Звезда и жернов

— Нса но окхирах вэа а кину! [29] — Да не исчезнет ветер всего сущего! (старокивилийский). — с бешенством выдохнул он, появляясь позади наибольшего скопления рыцарей, подобно смертоносному урагану врезавшихся в его основной войско и теперь неудержимо сминавших его порядки. Кавайю вытянул в их сторону меч, стиснутый в правой руке. Клинок ослепительно полыхнул, и там, куда он был направлен, образовалась широкая просека из превратившихся в бесформенную кровавую кашу обрубков тел. Лишь немногие рыцари, защищённые своими зарачованными доспехами, или же сильными амулетами, избежали этой страшной гибели. Но кавайю не интересовали эти счастливчики: он уже направлял свой меч в другое место.

— Нса но лиха ойре а айне! [30] — Да не придёт время отчаяния! (старокивилийский). — и новая кровавая полоса, огибая редкие островки счастливцев, рассекла ненавистные Тоэль Локайну вражеские порядки.

То, что произносил кавайю не было заклинаниями, ибо ему не нужно было их произносить. Кавайю сам по себе был почти чистой Силой, Ветром Всего Сущего, и потому ему достаточно было лишь просто помыслить то, что он желал пробудить к жизни посредством своего волшебства. Поэтому, то что говорил кавайю и не было заклинаниями. Он просто так ругался, не в силах сдержать свои досаду и ненависть.

— Нса но сэисаруха хэль драйя са’рдагури! [31] — Да не встанет на Великий Путь (Звёздного огня) недостойный! (старокивилийский). — и снова десятки имрийцев в мгновение ока оказались разорваны в клочья. Но на доспехе Тоэль Локайну лишь не многие камни продолжали мерцать кроваво-красным огнём.

Поражённые в самое сердце великим страхом, имрийцы бывшего квистола, не зная, что им и думать о той невиданной напасти, что столь внезапно и смертоносно обрушилась на них, тут же дрогнули и, в панике, бросились бежать.

— Стойте, дети мои! — воздел вверх руку с тяжёлым, боевым посохом монаха квистол. — Остановитесь во имя Господа нашего! Да убойтесь гнева Его! Что есть страх смерти пред страхом предать Его?! Что есть жизнь самых великих мира сего, пред смертью ради Него, Единственного и Всесущного?!.. Остановитесь, дети мои! Остановитесь, и Господь войдёт в сердца ваши и чрез вас восславит имя своё!

Квистол стоял на небольшом пригорке, раскинув в стороны руки и широко расставив ноги. Высокий. Грозный. Охваченный гневом и яростью. Словно пушинку держал он высоко над головой железный посох, с шишковатым шарообразным окончанием, как у палицы, на одном его конце и с обоюдоострым лезвием, как у меча — на другом. Но сколь не взывал он к вере и доблести соотечественников, те не желали его слушать, и, как и прежде, со всей сноровкой, на какую только были способны, убегали прочь с поля боя. Паника, начавшаяся в одном месте, быстро перебрасывались на другие, причём даже туда, где имрийцы безоговорочно одерживали верх, и где страшное заклятие кавала ещё не успело снять своей жестокой жатвы.

— Господи! Единый и Всесущный! — квистол выронил из рук посох и рухнул на колени, молитвенно сложив в круг свои ладони. Лицо его исказила гримаса отчаяния, а из глаз жарко струились слёзы. — Господи! Заклинаю Тебя всеми Твоими слезами, пролитыми ради этого, недостойного Тебя мира! Я взываю к Тебе из бездны своего ничтожества и молю… не за себя молю, ибо что есть я пред Твоим величием? Молю только ради Твоего грандиозного замысла… ради Твоего несравненного дерзания!.. Ниспошли мне силу Твою! Вложи в сердце моё гнев Твой! Надели руку мою Твоей всесокрушающей мощью! Укрепи дух мой Твоей непримиримостью к врагам Твоим!

Голос квистола гремел над битвою, подобно ударам грома над бушующем морем. Бегущие в ужасе солдаты, видя пред собой пример столь неподдельного смирения и благочестия, невольно останавливались и вновь находили в себе мужество повернуться лицом к врагу. Тоэль Локайну сперва услышал, а затем и увидел это. И меч его, сам собой, потянулся в сторону этого быстрорастущего островка сопротивления.

— …не дай нечистым сердцем и духом своим попрать славу Твою! Господи! — квистол вновь схватил посох и стал медленно подниматься. — Из бездны отчаяния взываю к Тебе! Сокруши врагов Твоих!

И в то мгновение, когда направленный кавалом в их сторону меч жадно моргнул испепеляющим пламенем, из острия вытянутого навстречу ему посоха квистола, с оглушаюшим громом вылетела столь же ослепительная, белая молния. На мгновение всем показалось, что мир содрогнулся: пешие воины, всадники и их скакуны — все едва устояли на ногах, а кое-кто всё-таки и упал.

Кавайю Тоэль Локайну, тот, кто был Тенью Последнего Создателя, тот, кто знал об этом мире и его обитателях всё, что только можно было знать, и кто не боялся ничего, кроме гнева своего нынешнего повелителя, почувствовал вдруг, что именно сейчас, и именно здесь случилось что-то доныне неслыханное и, по-настоящему, страшное! Тоэль Локайну поспешно воткнул перед собой в землю мечи и сцепил в замок свои руки. И тут же, высоко в небе, над его головой заклубились белые облака и, всё быстрее и быстрее, стали кружиться, опускаясь с каждым мгновением всё ниже. Не прошло и десяти секунд, как уже, едва не касаясь головы кавайю, над ним ревел чудовищный смерч. Небо сделалось иссиня-чёрным, и бушующий ветер сбивал с ног всякого, кто оказался ближе, чем на двести шагов к кавайю. Не более минуты бушевал ураган. И на протяжении этой минуты мир сотрясал рёв самой Силы. Но все, кто тут находился, готовы были поклясться, что чудовищный смерч крутился никак не меньше четверти часа, а то и больше. И вот теперь, когда он так внезапно прекратился, и над полем битвы вновь распахнулось высокое и чистое, летнее небо, все столь растерялись, что стояли, опустив к земле своё оружие, и ошеломлённо озирались. В таком же смятении пребывали и все чародеи, ибо вдруг ощутили, как на них, с неудержимой мощью, внезапно обрушилось целое море Силы! Так много Силы, что они уже и забыли, что такое бывает, пусть даже и не в этой стране. Это было так неожиданно, что они словно бы захлебнулись в этом неудержимом потоке, и теперь лишь беспомощно и растерянно стояли, недоумённо и с великим страхом оглядываясь по сторонам.

Лишь один Тоэль Локайну оставался спокойным и собранным, и, несмотря на то, что сотворил сейчас почти что чудо, готовился не к отдохновению, а к битве, битве, которая, возможно, окажется для него последней. Кавайю стремительно выдернул из земли оба своих меча и решительно устремился к долговязой фигуре квистола.

Тил I Пьертский ещё более жарко принялся возность хвалу Господу, уже обеими руками вцепившись в свой посох. Лицо его покрылось капельками пота, губы дрожали, а посох, стиснутый так, что пальцы самозваного предстателя мертвенно побелели, раскачивался, словно бы его владелец был охвачен жесточайшей лихорадкой. Бывший квистол на мгновение зажмурился, когда охвативший его ужас стал совсем уж невыносимым, а затем, преодолев-таки свой страх, вновь широко раскрыл глаза, уставившись прямо на быстро приближающегося к нему кавала. Руки Тила I затряслись, и из посоха, оглушив всех вокруг чудовищным грохотом, вновь вырвалась белая молния. Кавал, не сбавляя шага, рассёк её мечём, и тут же, в ответ, выпустил из второго своё заклинание. Тончайшая полоска мира перед ним встала вдруг на ребро и рассекла всё, что оказалось между Тенью и бывшим квистолом. Те, кто успел вовремя сообразить, что лучше не стоять между этими двумя, ещё более прибавили прыти, а те, кто оказались не столь догадливыми, либо дымились на земле, опалённые божественной молнией, либо истекали кровью, разрезанные сверху-донизу колдовством кавала. Зато теперь Тоэль Локайну лишний раз убедился, что обычное волшебство, пусть даже и самое изощрённое, в этом поединке ему не поможет. Как он и ожидал, Лезвие Бытия разбилось на мириады мгновений, едва коснувшись посоха этого странного священника. Тоэль Локайну чувствовал, что то, что противостоит ему, не является Силой. В тех непривычных и пугающих вибрациях, что жадно впитывало его существо, безуспешно пытаясь понять, что же это такое, ощущулась какая-то смутно знакомая, древняя мощь, столь же всеобемлющая, как и сама Сила. Но вот что это? Каждый раз, в самое последнее мгновение, узнавание, так и не давшись ему в руки, ускользало прочь. Тоэль Локайну не знал и не понимал этого противника, но инстинктивно чувствовал в нём равного себе, и потому страх исподволь, медленно, но верно распускался в его сердце, подобно огромному, чёрному цветку с тясячами маленьких, липких лепесточков. Кавайю оставалось преодолеть до своего противника всего только пять шагов, когда, наконец, он сумел обрести, уже утраченное было спокойствие, и вновь ощутил в своем сердце жаркое пламя мужества.