Всеволод Буйтуров - Золотой Разброс 1. Слёзы Невидимых.

— Не скажи! Речник обещал нам золота сколько угодно и безопасно. Сказал, поможет нам добраться в такие места, где никто нашей казной интересоваться не станет. А с тугим карманом везде хорошо — даже в Африке.

— И как быть теперь с Борькой!

— Убей Бог лаптем — не знаю!

— Не поминай Господа всуе, больно язык свой каторжанский распустил!

— Ладно, ты! С Борькой надо думать. Беда, если парень не образумится: мочить придется, или всё дело нам завалит. Не видать нам тогда сладкой жизни. Да ещё и Дед в порошок сотрёт, что не помогли ему.

— Лучше бы без мокрушничества.

— Да я и сам не по беспределу…

— А Писатель чего?

— Блаженный он какой-то. Ему наши поиски по-барабану. Всё о духовных богатствах печется, придурок! Он на Борюськин визит ноль эмоций. Его, мол, Старец вразумляет.

— Оно и плохо! Так ещё вразумит, что накроются из-за дури писательской все наши поиски. Старец стопудово не так прост. Думаю, много чего знает про местную историю. Да и про металл тоже.

— Все они хитры да мудры: и Дед, и Старец. Может и Грамотей только прикидывается лохом, а сам по ночам золотишко ищет?

— Горе с этими искателями! Отец Игумен строго наказал братии бодрствовать да изловить тех пакостников, что территорию обители благолепия лишают, роются, как кроты, по ночам. Только никого не могут поймать, а каждое утро новые раскопки.

Стена монастырская совсем обветшала, да кирпичи из неё народец ломал на печки и прочие надобности, пока Обитель в разоре была. Не стена — решето: заходи кто угодно и когда угодно. Не укараулить.

— А ты в ночных поисках с монахами не участвуешь?

— Хотел встрять, чтоб в курсе быть. Да Хризостом говорит, что беспорядки на территории — дело внутреннее, сами с братией разберутся.

— Ну, пусть разбираются. А наше дело — золотишко найти, с Дедом поладить, да Борюсику хвост прижать, чтоб не суетился. Дурака сваляли, что ювелира в это дело втравили.

— А как бы мы табличку удостоверили?

— Да никак! Ясно и без анализа было, что она из желтяка. Мы, дурьи головы, стопроцентной ясности захотели. Вот и лишние глаза с языком к делу припрягли.

— Просто надо было на веру принять, что она золотая?

— Вера твоя спасет тя, — выдал вдруг Базука.

— Опять суесловничаешь! Наблатыкался тут в монастыре. Слов понахватался, и лопочешь бессмысленно!

— Ладно, не пыли. Скажи лучше: поднимал собаченцию на колокольню?

— Трудно: увидит кто — не звонить мне больше в колокола. А я без звона зачахну.

— Дело сделаем — собственную звонницу себе отгрохаешь и молоти, хоть целый день.

— Так благолепия не будет звонить вне храма и служения.

— Там разберёшься с благолепием. Давай лучше про псину.

— Один раз протащил-таки наверх. Как положено, прочитал «Отче наш» до «Слава…и ныне…»

— Короче! По делу давай!

— А не было никакого особого дела. В большой колокол ударил — собака на Север повернулась и выть начала. Хорошо, за звоном не слышал никто.

— Так он к Могучей Реке тянулся! А ты говоришь, дела не было!

— Толку-то! Мы и так знаем от Деда про Север — «Страну Полуночную». Там, будь он неладен, и познакомились.

— А дальше?

— Ну, сошли со звонницы, а эта зараза опять к Старческой могилке рванула, да, ногу задрав, посикала! Тут, как на грех, Хризостом…

— На хрен! Разбирайся со своим Игуменом сам как хочешь. Главное дело за собачкой наблюдай: может неспроста она там ссыт? Может место показывает?

Скорбный дом

На краю города в Сосновом Бору стояло за высоким забором здание красного кирпича. К нему-то и прибыла карета скорой помощи.

Иван Семёнович сквозь пелену, застилавшую глаза после микстуры, принятой на Озере, вгляделся в мрачноватый фасад.

— Боже! Это же городская психушка! Попал, пропади оно всё пропадом! — Сознание помаленьку возвращалось, но уж лучше быть в забытьи, чем понимать, что привезли тебя в психиатрическую лечебницу. Конец всему. Финиш. Что за педагог, коли побывал в сумасшедшем доме.

«Инвалидность бы дали, а там дворником устроюсь в управляющую компанию! А то подлечат да выпишут со справкой!»

Деловитые санитары под руки повели пациента к входу. Вдруг двери распахнулись, и на крыльцо стремительно выскочил благообразный азиатского обличья человек в белом халате.

— Для встречи, смирна-а-а! — прокричал азиат.

— Истинно дурдом, если так пациентов встречают, — подумал Ваня. Но на него никто не обращал ни малейшего внимания. Весь персонал больницы высыпал на крыльцо и замер в ожидании.

И вот, на улицу неспешно вырулил тот самый полоумный старикан, что накинулся на Ивана в парке у Озера. Только теперь на нём был старинный мундир с эполетами и сапоги не смазные, а из дорогой кожи.

Белохалатный привычно взмахнул по-дирижерски рукой и все присутствующие слажено грянули:

Боже! Царя храни!

Сильный державный

Царь Православный

Царствуй на славу!

«Ни хрена себе! — прокричал кто-то в больной голове музыканта — Что же это творится? Наверное, я взаправду с катушек слетел».

Между тем, псих с эполетами привычным движением подал доктору руку для поцелуя. Азиат почтительно к ручке приложился и подобострастно произнёс: «Приятного моциона Вам, Ваше Сиятельство!»

Присутствующие дружно прокричали троекратно: «Ура! Ура! Ура!»

«Как Императора встречают, подумал Иван, — а причём тогда «Сиятельство?»

— Дохтур Лхасаран Цэрэмпилович завсегда так Их Сиятельство встречать велит, словно самодержца, — отвечая на безмолвный Ванин вопрос, сказал пожилой санитар.

«Самодержец» серьёзно и величественно благословил присутствующих.

— Ваше Сиятельство! Для Вашего удобства Иван и Пётр с Вами погуляют. Да и по чину положено такую важную персону сопровождать, — подобострастно кланяясь, сказал Лхасаран Цэрэмпилович.

— Ну-ну, — благожелательно согласился важный старик, — пускай идут. Где дорожка крутая, под рученьки поддержат. Не молод уже, чай.

Старик величаво поплыл сквозь больничную публику в сторону сосновой рощи. Проходя мимо Ивана Семёновича, всё ещё спеленатого смирительной рубашкой, остановился, пригляделся.

— Знакомое лицо. В Царском Селе тебя видел?

— Никак нет Ваше…Благо…Сиятельство, — отвечал ошалелый музыкант, — в колледже педагогическом тружусь… состою в профсоюзе…

— Чего? Чудной ты малый. А я тебя, точно, где-то видел.

— Так на Озере вместе изволили гулять, когда я из окошка гимназии женской выпрыгнул!

— Что этот разумом скорбный глаголет? Ты, доктор, подлечи беднягу. А как лучше ему станет, пришли ко мне в покои. Беседовать с ним желаю. Да балахон этот сними с него. Неудобно человеку в таком ходить. По себе знаю. И микстурами своими погаными поменьше трави, а то вместо беседы мычать станет, как корова.