Всеволод Буйтуров - Золотой Разброс 2. Путь к себе

— Что ж, Арлекин я, видно, неплохой!

— Так скажите же нам, маэстро, что там написано! Мы как-то забыли, что вы тоже, как и госпожа Чистозерская, являетесь носителем Древнего языка. Ведь до недавних пор считалось, что Вы владеете только бурятским языком. Вся наша надежда была на то, что когда мы доставим оригинал надписи госпоже Чистозерской, она сможет нам его прочесть!

— Гав-гав-гав! Теперь и мне смешно.

— Господа, умоляю, ни слова больше о плите. Пусть это будет сюрпризом. Я или Принцесса Лилия (певец попытался снова откровенно расхохотаться, но сдержался), обязательно доведём до вашего сведения содержание столь интересующей вас надписи, — закрыл тему Фируз.

— Надо бы уже трогаться! Что-то Резаный задерживается. Уже бы и позвонить должен. Да вот и он. — Сука выразительно посмотрела на тренькающий директорский телефон. — Подставьте мне трубку, не приспособлена эта техника для собачьих лап, непростительная недоработка. Алло! Говори по делу. Кольку с его Верочкой доставил? Скажи охране, пусть в директорский кабинет проводят. Чего? Отставить! Скажи, я приказала и директором уполномочена.

Через пару минут дверь директорского кабинета открылась, и охранник виновато доложил:

— Вот, к Вам. Сказали, ожидаете. Приятного вечера, господа, и вам, господин певец.

— Доброго и вам вечера! Спасибо, Вы свободны, можете вернуться на свой пост.

— А спросить можно? Что это за собачка такая, за которой кресло директорское носят то на сцену, то обратно в кабинет? Она, что, на коврике полежать не может? Или больная?

— Я тебя сейчас больным и неполноценным на всю жизнь сделаю.

— Вот! А я думал, давеча в зрительном зале послышалось, что она разговаривает! Вы, маэстро, ещё и фокусы с животными показываете?

— Показывает, показывает Он у нас ещё и Арлекин — сам сегодня признался! — Серьёзно пояснила Сука.

— Господин охранник, — прошу Вас, вернитесь на свой пост. У нас у всех сегодня был тяжелый день. Мы в ближайшее время покинем охраняемый Вами объект.

— Ну, я пошёл…

— Не смеем задерживать.

Едва концертный блюститель порядка покинул кабинет, Верочка Красоткина восторженно захлопала в ладоши:

— Браво! Браво! Никогда такого фокуса не видела. Мне как сказали, что Коленька на интересную вечеринку приглашает, я сразу почувствовала: что-то необычное будет! Ведь Коленька на меня раньше совсем внимания не обращал.

— И чего ты, Резаный, наплёл? Куда это я Верку приглашал, и с какого такого перепугу?

— Коленька, так он ошибся? Ты меня не звал?

— Николай! Нельзя же так грубо шутить с людьми. Особенно с красивыми девушками. О! Простите, ради Бога, я не представился: Фируз, певец.

— Я Вас узнала. А я Вера, студентка.

— Да, спору нет, Верка — первая красавица на весь ваш колледж…а может и на весь город. Только всё равно, это подстава со стороны Резаного. Никуда я тебя не звал. ‑ Бубнил Колян, углублённо изучая рисунок паркета в кабинете…

— Ну, Колян! Мне вот эта Сука приказала, чтобы я тебя с Веркой сюда подогнал. Она со мной из дома бы не пошла: у меня репутация плохая, — оправдывался Резаный.

— А ко мне позвал, она сразу согласилась? — удивился Колька.

— Сказал: пошли, Колян приглашает, она чуть без тапок, то есть…А вы, двое, в машине перетереть между собой не могли? Надо обязательно на публике?

— Спасибо Вам, Резаный, конечно большое. Стеснялись мы в машине. Только зря Вы собачку, да ещё в присутствии приличных людей и тем более девушек Сукой ругаете!

— А кто тебе сказал, что для собаки Сука — это ругательство. Да я и сама так себя называю. И ему так представилась. Сука — это же собака женского пола. Это почётно. Мы породу продолжаем.

— Конечно, почётно, тётя Сука…ой, простите!

— За «ой», так и быть, прощаю. «Тётя» — лишнее. За Суку прощать нечего: правильное название. И не стесняйся так собак нашего пола называть. Это только люди неправильное значение слову придают, отсюда вся неразбериха…

***

…— Я не понял: у нас здесь что, брачное агентство организуется, а эти — Резаный кивнул в сторону счастливой парочки — первые клиенты? Так это не мой бизнес!

— Помолчи немного, дружище, дело тут серьёзное. А сводничаю я по совместительству. Впрочем, более время на них тратить не могу себе позволить. Сами теперь разберутся. Сейчас, ещё одного звоночка дождёмся: проводники прибудут. Мы тебя со всей нашей благодарностью отпустим.

— А сейчас я, типа, временно задержанный. До выяснения обстоятельств?

— Совсем парень рехнулся: обещал же другу своему должок, который за тобой числится, вернуть, так и валяй. Всё по чесноку. Мы с ним в деле. Ты пока обстановку доложи.

— Да всё нормально! Базука со Стариком на моей вертушке какие-то дела обделывают. Ты, вроде, тут над всеми мазу держишь. Вон и мною командовать взялась. Я им сказал: «Вертолет за мой счёт залить горючим из запасов нефтяников. Они на связи».

— А твоя мобила?

— При мне и полностью заряжена.

— Молодец! На Могучей Реке и в окрестностях работает?

— Рад стараться, Ваше благородие! — Уже для смеху и куражу рявкнул мужик. — А связь там стопудово есть: из-за промысла вышку поставили.

— Я не благородие! Ты же знаешь, как меня называть?

— Я-то знаю, а Верка смущается! Вот и ещё какая-то девчушка между вами затесалась.

— Рад представить, господин Резаный! Мои дети — Роза и Гильфан.

— Здравствуйте!

— Вот и познакомились, — улыбнулся Фируз, — А если угодно быть представленным настоящему благородию, пожалуйста: этот пожилой господин в необычных очках, как раз Их благородие корнет Оболенский! Корнет! Рекомендую вам нашего друга господина Резаного!

Резаный озадаченно разглядывал однорукого старика в очках из золота и с червонцами царской чеканки вместо линз. Явный перебор: то с утреца Базука вертолёт выпросил, потом Сука командовать начала, Верка, Колян…. Теперь ещё старик златоглазый!

— Это который, «корнет Оболенский, налейте вина», что ли? Меня сегодня ничем не удивить уже.

— Нет любезнейший, это не я. Это про одного из моих родственников. А песню знаю: там ещё и «корнет Оболенский, седлайте коня», и «корнет Оболенский, надеть ордена». Все мы Оболенские по воинской части за Россию-матушку стояли. Я, позвольте доложить, полный Георгиевский кавалер. — Отец Евлампий слегка смутился, отвернулся от окружающих, что-то звякнувшее вынул из нагрудного кармана, приладил на место.

Престарелый корнет сделал с неожиданной точностью и лихостью армейский разворот и щёлкнул каблуками: на груди Оболенского в ряд расположились четыре Георгиевских креста.

— Господа, не думал, что мне, подземному сидельцу, ещё послужить придётся. Однако, хоть я лицо и духовное, боевых наград никто не отменял. Я за них свою кровь проливал. В войну Гражданскую наград не получал, уже духовный сан на мне был, да и позор были те награды, что у красных, что у белых.