Генри Каттнер - Мир тьмы

Тонкая струйка дыма поднималась в темнеющее небо на севере. И вновь испытал я непонятный страх, непреодолимое желание куда-нибудь скрыться. Почему ощущенья эти так долго преследуют меня? В чем причина? Ведь это был обычный дым костра, разведенного на болоте милях в пятидесяти от Чикаго, где мрачные суеверия давно уступили место конструкциям из стали и железобетона.

Да, я знал, что вижу обычный дым костра, и одновременно я знал, что это не так. Что-то подсказывало мне, откуда появился этот дым и кто стоял рядом с огнем, глядя в мою сторону сквозь редкие деревья.

Я отвернулся от окна. Окинул взглядом стены, свидетельствующие о причудах моего дяди-коллекционера… Опиумные трубки, искусно отделанные серебром, золотые шахматные фигурки из Индии, шпага…

В глубине моей души шевельнулись воспоминания, и, не помня себя от страха, я кинулся к стене, сорвал с нее шпагу и до боли в пальцах сжал эфес. И вновь, сам не знаю зачем, повернулся я к окну, глядя на далекую струйку дыма. Шпага не придала мне уверенности, скорее наоборот… ведь это была не та шпага.

— Спокойно, Эд, — услышал я позади себя голос дядюшки. — Что стряслось? Ты — словно бешеный.

— Не та шпага, — словно со стороны услышал я собственный беспомощный голос. Затем туман в моей голове рассеялся, и я заморгал, не понимая, что со мной происходит. Голос мой тем временем продолжал говорить. — Не та шпага. Другая находится в Камбодже. Она — один из трех талисманов Повелителя Огня и Повелителя Воды. Три великих талисмана существуют на свете: плод куи, который собирают в период ливней и который всегда остается свежим, цветы раттана, никогда не увядающие, и шпага Ян, дух-хранитель.

Дядюшка прищурился, выпустив из трубки очередное облако дыма, и покачал головой.

— Ты изменился, Эд, — мягко сказал он. — Сильно изменился. Наверное, это война виновата. И к тому же ты долго болел. Раньше у тебя были другие интересы. Напрасно ты все время пропадаешь в библиотеках. Я надеялся, что хоть в отпуске ты немного отвлечешься. Отдых…

— Мне не нужен отдых! — яростно вскричал я. — Полтора года отдыхал я на Суматре, в маленькой вонючей деревушке, затерянной в джунглях. Ничего не делал, только ждал, ждал, ждал.

Я видел эту деревушку перед своими глазами, чувствовал смрадный запах. Я лежал в небольшой хижине, объявленной табу, и тело мое трясла лихорадка.

Мысленно перенесся я на восемнадцать месяцев назад и вспомнил тот последний час, в течение которого меня можно было считать обычным человеком. Вторая мировая война заканчивалась, я летел над джунглями Суматры. Может быть и нельзя говорить о солдате, как об обычном человеке, — ведь войну никак не назовешь нормальным явлением, — но по крайней мере я был уверен в себе, знал свое место в жизни и не страдал провалами в памяти, которые мешали мне вспомнить нечто от меня ускользающее.

Итак, пролетая над Суматрой, я внезапно потерял сознание. До сих пор не знаю почему — ведь я был абсолютно здоров. Слепота и непонимание пришли ко мне неизвестно откуда, и очнулся я только после удара самолета о землю. Отделался я на удивление легко: ни одного перелома, лишь синяки да царапины.

Дружелюбные батаки вытащили меня из-под обломков, выходили, когда я, страдая от приступов безумной ярости, лежал в лихорадке. Эти простые люди спасли мне жизнь своими грубыми и достаточно эффективными методами лечения, но я часто думал, что тем самым они оказали мне плохую услугу. А их шаман с самого начала отнесся ко мне с недоверием.

Он что-то знал. Потея от нервного напряжения, которое в ту минуту казалось мне странным, шаман произносил заклинания, потрясая причудливыми амулетами, перебирал завязанную узлами веревку, шептал над горстью риса. Я помню уродливо разрисованную маску, нависающую надо мной в полутьме, странные движения властных рук…

— Вернись, о Душа, где бы ты ни таилась: в лесах ли, в горах ли, а может, у реки. Смотри, вызываю тебя я, тоэмба брас, яйцом священной птицы моэлиджа, одиннадцатью целебными листьями…

Да, поначалу жители деревушки относились ко мне с жалостью и сочувствием. Шаман первый заподозрил что-то неладное, и его настороженность постепенно передалась всем батакам. Я почти физически ощущал, как меняется их отношение ко мне. Они боялись. Нет, не меня… но тогда чего же?

Когда выяснилось, что за мной должен прилететь вертолет, шаман сам завел разговор на эту тему. Кое-что он открыл мне, но, видимо, побоялся сказать все, что знал.

— Ты должен скрыться, сын мой. Всю свою жизнь ты должен скрываться. Тебя ищет, — тут он употребил слово, которого я не понял, — … из Другого Мира, Страны Духов. Оно охотится за тобой. Помни: все, связанное с волшебством, для тебя — табу. А если тебя найдут, спастись тебе удастся только с помощью волшебства. На нашу помощь не рассчитывай — у нас слишком мало сил.

Он был рад, что я улетаю. Все они были рады.

И с тех пор душа моя не знала покоя. Я стал совсем другим человеком. Последствия лихорадки? Возможно. Как бы то ни было, во мне произошли разительные перемены. Я видел странные сны, меня мучили туманные воспоминания, и к тому же все время преследовала мысль о том, что я должен сделать (и не делаю) нечто очень важное, жизненно необходимое — дело, которое я где-то когда-то бросил на полпути.

Внезапно я понял, что продолжаю разговаривать с дядюшкой и рассказываю ему все без утайки.

— У меня возникло такое ощущенье, — говорил я, — что с глаз моих упала пелена тумана, и я стал видеть мир не так, как раньше. То, что казалось мне невероятным, стало привычным. Ты ведь знаешь, я много путешествовал. Но беспокойство мое не прошло. Амулет в лавке старьевщика, узел на веревке, опал «кошачий глаз» не дают мне забыть… И еще два существа. — Мне все время снятся два существа, а однажды… — Я умолк.

— Ага… — пробормотал дядюшка, явно меня подбадривая.

— Это произошло в Новом Орлеане. Однажды ночью я проснулся и понял, что в комнате кто-то есть. Совсем рядом со мной. Под подушкой у меня лежал пистолет… особый пистолет. Когда я выхватил его, существо, похожее на собаку, выпрыгнуло в окно. — На мгновение я задумался и нехотя добавил: — Пистолет был заряжен серебряными пулями.

Дядюшка довольно долго молчал, и я догадался, о чем он думает.

— Кем было другое существо? — спросил он.

— Не знаю. Оно всегда одето в плащ с капюшоном, но мне кажется, это — глубокий старик. А кроме этих двух существ…

— Ага… — вновь пробормотал дядюшка.

— Я слышу голос. Нежный, манящий голос. И вижу огонь. А в огне — лицо, черты которого мне никак не удается разглядеть.